|
Кроме того, существует возможность, что у тебя в мозгу образуются рубцы, которые могут со-здать проблемы, например, разовьется эпилепсия или какая-нибудь другая напасть. Но, честно говоря, это из области теории. На сегодня все выглядит хорошо, ты поправляешься. Если же в процессе излечения возникнут проблемы, тогда нам придется с ними разбираться. Я ответил до-статочно четко? Она кивнула. – Сколько времени мне придется так пролежать? – Ты имеешь в виду – в больнице? Пройдет, во всяком случае, недели две, прежде чем мы тебя выпустим. – Нет, я имею в виду – через какое время я смогу вставать, ходить и передвигаться? – Не знаю. Это будет зависеть от того, как пойдет процесс заживления ран. Но мы сможем приступить к какой-либо форме физиотерапии не раньше чем через две недели. Она долго серьезно смотрела на него. – У тебя, случайно, нет сигареты? – спросила она. Андерс Юнассон засмеялся и помотал головой. – Сожалею. Курить здесь запрещено. Но я могу устроить, чтобы тебе дали никотиновый пластырь или никотиновую жевательную резинку. Она немного подумала и кивнула, потом снова посмотрела на него. – Как дела со старым подлецом? – С кем? Ты имеешь в виду… – С тем, кто поступил одновременно со мной. – Похоже, вы с ним не дружите. Да ничего. Опасности для жизни нет, он вообще-то уже разгуливает на костылях. Чисто физически ему досталось сильнее, чем тебе, и у него очень бо-лезненная рана лица. Если я правильно понял, ты огрела его топором по голове. – Он пытался меня убить, – тихо сказала Лисбет Саландер. – Звучит неважно. Мне надо идти. Хочешь, чтобы я еще пришел тебя навестить? Лисбет Саландер немного подумала, потом кратко кивнула. Когда за ним закрылась дверь, она задумчиво уставилась в потолок. Залаченко дали костыли – вот и источник звука, который она слышала ночью. Юнаса Сандберга, как самого молодого, отправили организовывать ланч. Он вернулся с суши и легким пивом и начал выставлять еду на стол для совещаний. Эверт Гульберг ощутил прилив тоски по прежним временам – тогда все происходило так же, если какая-нибудь операция вступала в критическую фазу и работа шла круглые сутки. Отмеченная им разница заключалась, пожалуй, лишь в том, что в его время никому бы не пришла в голову нелепая идея заказывать на ланч сырую рыбу. Ему бы хотелось, чтобы Сандберг принес фрикадельки с пюре и брусничным соусом. Правда, голоден Гульберг не был, а потому смог с легким сердцем отставить суши в сторону и съесть кусочек хлеба с минеральной водой. Обсуждение продолжилось и за едой. Они добрались до того момента, когда следовало подвести итоги и определить, какие требуется принимать меры. Затягивать с принятием решений было нельзя. – Я совсем не знал Залаченко, – сказал Ваденшё. – Что он за человек тогда был? – Вероятно, он и сейчас такой, – ответил Гульберг. – Страшно умный, с почти фотографи-ческой памятью на детали. Однако, на мой взгляд, он грязная свинья и, пожалуй, немного сума-сшедший. – Юнас, ты ведь вчера с ним встречался. Какое у тебя создалось впечатление? – спросил Ваденшё. Юнас Сандберг перестал есть. – У него все под контролем. Я уже рассказывал о его ультиматуме. Либо мы каким-то вол-шебным образом устраиваем так, что все будет шито-крыто, либо он заложит «Секцию». – Как, черт подери, он думает, мы можем замять то, что непрерывно обсасывается СМИ? – поинтересовался Георг Нюстрём. – Речь идет не о том, что в наших силах, а что нет. Ему просто нужна возможность держать нас под контролем, – сказал Гульберг. – Как вы оцениваете ситуацию? Он выполнит свою угрозу? Действительно расскажет все СМИ? – спросил Ваденшё. |
