То, что я обнаружил затем, было еще лучше, чем ром.

На стуле лежала куча одежды. Я брал по одному предмету и подносил поближе к неверному свету из окна, чтобы рассмотреть получше. Там было две просторные рубахи, довольно вонючие, рубашка поменьше, по виду принадлежавшая мальчику, пальто, шляпка и юбка.

Так, это величайшая удача на свете!

Решив взять одну из больших рубах и пальто, я положил все остальное обратно на стул. И подскочил до потолка, когда совсем рядом засмеялась женщина.

— Совсем, что ль, сдурел! — выпалила она.

Сердце у меня заледенело, когда я увидел, как из дыры в окне выбили тряпку.

Быстро, как только мог, я швырнул рубаху и пальто на стул и спрятался. Когда щелкнула задвижка, я по-пластунски заполз под кровать. Дверь распахнулась, впустив внутрь холод и запах дождя. Потом с грохотом захлопнулась. Задвижка вернулась на место.

— Ах, Мэри, Мэри, Мэри, — сказал мужчина.

Во всяком случае, это была не Сью. Но все равно перспектива быть пойманным меня не прельщала. Я постарался задержать дыхание и надеялся, что они не смогут услышать, как колотится мое сердце.

— Теперь давай немножко освободимся, — сказала Мэри. — Ты же хочешь снять пальто?

— Я больше хочу снять что-нибудь с тебя.

Она засмеялась.

Раздался звук, будто пальто упало на пол.

Затем шаги. Кто-то уселся на кровать. Чиркнула спичка. В неверном оранжевом свечении я увидел прямо напротив своего плеча мужскую ногу в ботинке. Женщина присела возле каминной решетки спиной ко мне.

Когда огонь разгорелся как следует, она выпрямилась и повернулась.

— Скоренько у нас станет тепло и весело, — сказала она.

— Мне нужно поскорее уйти, — ответил ей мужчина.

Это были радостные вести.

— Сделаем это по-быстрому, хорошо?

С этими словами Мэри начала сбрасывать одежду. Пока она этим занималась, мужчина снял ботинки и задрал ноги наверх. Кроватные планки застонали, и я понял, что он, должно быть, улегся.

Из своего укромного местечка я не мог видеть ничего выше колен Мэри. Она стояла босиком над своим пальто и другой одеждой, разбросанной на полу вокруг нее. В свете огня ее ноги отсвечивали красным. Несмотря на испуг, я испытал ужасное желание подползти ближе к краю кровати, чтобы получше разглядеть ее. Мне было любопытно, но в основном я испытывал возбуждение, как тогда со Сью, перед тем как эта девка мне врезала.

Пока я набирался решимости, Мэри торопливо подошла к кровати и взобралась на нее.

Старые поперечины кровати заскрипели, затрещали и надавили мне на спину. Вскоре кровать начала трястись и подпрыгивать. Судя по звукам, которые издавали Мэри и ее приятель, можно было подумать, что они чем-то сильно недовольны. Они ужасно ерзали. Они пыхтели, кряхтели, тяжело дышали и выражались словами, которые не стоит здесь приводить. Я уже почти решил, что «любиться» означает битву не на жизнь, а на смерть, когда Мэри начала выкрикивать: «О! О, да! Резче! Резче! О, да! О, черт! Да!». Если ее и убивали, ей это нравилось. Затем она издала визг скорее восхищения, нежели боли.

После этого все успокоилось. Кровать перестала двигаться. Слышалось лишь тяжелое дыхание, как будто они оба вымотались до изнеможения.

Затем мужчина спустил ноги, влез в ботинки встал и шагнул к столику у изголовья. Зазвенели монеты.

— Небольшая прибавка тебе, Мэри, — сказал он.