И она знала это.

 — И зачем вы взялись учить этих детей, Хани? Он не спускал глаз с дороги, потому что смотреть на нее было небезопасно.

 — Они нуждаются во мне больше, чем другие дети. Потому что повсюду — и на улицах, и в школах больших городов — идет борьба за их души, и я пытаюсь спасти тех детей, которые проходят через мои руки. Это трудно, подчас весьма, но кто же, если не я, покажет им возможный выход.

 Она тронула едва затянувшуюся рану. Джошуа с силой нажал на акселератор.

 — Хани, у них нет будущего. И вряд ли кто-то подскажет им выход, если он вообще есть.

 — Я все же пытаюсь ободрить их, вселить в них уверенность в завтрашнем дне.

 Двое худеньких, плохо одетых мальчиков с беспокойным взглядом бесцельно проехали мимо на облезлых велосипедах. Когда они увидели Хани, то приветливо помахали, и она ответила тем же.

 Джошуа нахмурился от безрадостных воспоминаний о своей юности.

 — Возможно, дети и знают, как им поступать дальше.

 — Может, еще не поздно.., даже для вас, Джошуа, — вкрадчиво сказала она.

 Он схватил ее за кисть. Когда она попыталась высвободить руку, презрительно разжал пальцы.

 — Ладненько: вы спасаете мир, я его разрушаю. Он цинично взглянул на грязную улицу. — Мне все же кажется, что моя работа приятнее, чем ваша.

 Она взяла в руки стоявший у ног ящик с папками и собралась открыть дверцу. Нерешительно взглянула на него.

 Взгляд его голубых глаз был диковатым.

 — Джошуа, — еле слышно произнесла она, — легко пенять на жизнь. Она тяжела повсюду, не только здесь. Вы можете измениться, если захотите. Но лишь вы сами способны это сделать. Может быть, изменения уже произошли, и это вам не по душе.

 Прекратите подпитывать вашу ненависть и мстительность. Вы же талантливый человек. Живите с миром в душе.

 Меньше всего сейчас он думал о ненависти и мстительности. Ее рыжие волосы, казалось, вспыхивают искорками. И глаза тоже. И его глаза вспыхнули. Хотелось привлечь ее к себе, припасть к губам.

 — По-вашему, все так просто, — проговорил он, пытаясь быть сдержанным. — Мир переполнен детьми разных людей; детьми тех, кто преуспевает, и детьми неудачников. Зачем вам терять время на тех, которые обречены на неудачу?

 — Почему вы с таким удовольствием надеваете маску суровости? — спросила она, будто не понимая, что неприязнь не наигранна. — Конечно, не из-за этого убогого района, но из-за своей неудовлетворенности? Неужели так трудно поверить в то, что мы можем, если захотим, сделать мир лучше?

 Что мы можем, если попробуем, стать добрее? Что мы можем преобразить такие вот районы?

 — В ваших устремлениях нет ничего плохого, сказал он хриплым голосом, — но не нужно пудрить мозги живущим здесь подросткам.

 — Вы имеете в виду?..

 — Зачем питать иллюзии, зачем рисовать для них прекрасный мир, в котором им вряд ли придется жить? Не лучше ли все оставить как есть?

 — Ну а разве вы не стремились вырваться отсюда?

 — Для меня вырваться было легче: мной двигала ненависть к одному человеку и желание отомстить. Его губы искривились в зловещей ухмылке.

 Ее охватил трепет, а ему стало ясно, что он говорит лишнее. Она лишь произнесла скороговоркой:

 — Мне нужно идти.

 Прежде чем она успела открыть дверцу, он обежал машину и помог ей выйти.

 — Ах вы, глупышка, неужели вы думаете, что я оставлю вас одну в этом месте?

 — Правда, Джошуа, я не нуждаюсь в вашей опеке.