Записка, подписанная только торопливо нацарапанной буквой «А» и говорящая о вечной любви, была согласием встретиться с Мигелем Лопесом после того, как империя падет.

Даже Мирамон теперь понимал, что Керетаро нельзя больше защитить. Впервые генералы согласились друг с другом в том, чтобы попытаться прорваться со всем гарнизоном в надежде добраться до Сьерра-Корда и побережья. Прорыв назначили на полночь четырнадцатого мая, но место решили не объявлять до самого последнего момента, чтобы предупредить возможное предательство. Три тысячи родичей Томаса Мехиа, живущих в городе, собирались занять позиции, оставленные гарнизоном, и отвлечь внимание врага ружейным огнем. На рассвете они бросят оружие и вернутся по домам. Это был безумный, безрассудный план с хорошими шансами на успех.

Рафаэль уехал, не увидев Аманду; пришпорив коня, он направился к городским стенам. Если, вернувшись, он застанет ее, в прощании нет нужды, а если нет — он не хотел с ней прощаться.

Полковник Лопес должен был встретиться с ним, и Рафаэль ждал у самых позиций хуаристов. Накануне вечером Лопес и Рафаэль тайно встречались с Эскобедо. Генерал Эскобедо потребовал безоговорочной сдачи города. Если Лопес согласится сдать Ла-Крус, ему были обещаны свобода, жизнь и три тысячи унций золота. Алчность и трусость побудили полковника согласиться, и император был приговорен. Несмотря на то что это обещало окончание войны, Рафаэль не мог не чувствовать отвращения к Лопесу — ведь полковник предал человека, который ему доверял.

Когда Лопес пересек линию обороны, он сообщил Рафаэлю, что Мехиа попросил еще двадцать четыре часа отсрочки, чтобы организовать своих людей, и император согласился.

— Теперь ничто не стоит на вашем пути, — самодовольно заявил Лопес, и Рафаэль едва сдержался, чтобы не ударить его.

Было еще темно, когда Рафаэль пробрался вслед за Лопесом в Ла-Крус. Они опрокинули одно из орудий форта, в то время как люди из отборного полка Эскобедо проникали через проем в стене; их серые мундиры сливались с ночными тенями. Нигде не было ни намека на «Полк императрицы», и отряд, в чью обязанность входило защищать вход в Ла-Крус, тоже исчез.

Лопес и следовавший за ним по пятам Рафаэл побежали в спальню принца Сальма, крича:

— Быстрее! Спасайте императора; враг в Ла-Крусе! Принц Сальм едва успел схватить саблю и засунуть за пояс пистолеты, когда Грилл, камердинер императора, вошел и пригласил его к Максимилиану. Доктор Бах прибежал следом за обезумевшим от горя камердинером, громко вопрошая, что случилось.

Сальм выбежал на площадь и, к своему удивлению, обнаружил ее совершенно пустой. Зловещая тишина заполняла все вокруг. Когда он помчался назад к императору, тот встретил его спускающимся по лестнице в шинели и с пистолетами в руках. Позади Максимилиана шли старый генерал Кастильо и его секретарь Блазио. Рафаэль, оставаясь незамеченным, прислонился к двери и наблюдал, как Сальм бежит к императору.

— Скорее, ваше величество, нельзя терять ни минуты! — возбужденно выкрикнул он, выхватывая у Максимилиана пистолеты и за руку ведя его к выходу.

Они едва успели добраться до двери, как наткнулись на солдат-республиканцев, среди которых находился Лопес, — все они собрались вокруг юного полковника. Сестра этого полковника была фрейлиной императрицы, и его семья много сделала для империи, так что он хорошо знал Максимилиана; но все же, когда солдаты попытались преградить императору путь, он громко крикнул:

— Пропустите их. Это мирные горожане.

В полной военной форме Сальм и Кастильо спокойно прошли вместе с императором.

Рафаэль незаметно последовал за ними и видел, как Максимилиан и остальные направились к окраине города. Он мог бы крикнуть, мог бы арестовать их, но почему-то не сделал этого. Несмотря на свою политическую несостоятельность, Максимилиан был хорошим человеком, но Рафаэль сомневался, согласится ли Хуарес освободить его, и ему не хотелось увидеть казненным императора, который оказался жертвой политических махинаций и своего собственного тщеславия, считая, что мексиканцы желают видеть своим императором иностранца.