– Там, внизу, много таких, кого здесь нет.
Свен мерз, хотя уже несколько минут все вокруг было залито солнечным светом. Яркие лучи слепили глаза, придавали красоты зимнему дню, но не могли одолеть крепкий мороз.
– Конечно, статистика учитывает далеко не все. Мы это знаем. Есть молодые люди, о пропаже которых по разным причинам не заявляют неделями, порой месяцами.
Миллер долго рассматривал фотографию светловолосой девочки, с улыбкой, будто принадлежащей другому человеку. Любительский снимок – морской берег, хмурое небо. Затем то же лицо на другом фото – кафе на площади, она смеялась, белые, не совсем ровные зубы.
– Узнаёшь ее? – Свен кивнул на фото. Ответа он не получил. – Узнаёшь?
Миллер захлопнул папку, лицо у него покраснело, он встал, отвел Сильвию в сторону. Опять принялся махать руками, как в прошлый раз, потом вернулся к скамейке:
– Я согласился опознать только детей.
– И что же?
– Я согласился опознать детей, потому что не хочу, чтобы они были внизу. Но она… ей двадцать три года, она живет прямо у тебя под ногами. Она вправе находиться там. Сама решает, как ей быть. Я не стану доносить на нее и на других взрослых.
Свен кивнул. Уговаривать бесполезно. Риск слишком велик: любая попытка нажима, принуждения – и перепуганный собеседник оборвет разговор и исчезнет навсегда. Поэтому он лишь украдкой пометил фото этой молодой женщины, позднее он расспросит сестру милосердия, ведь она работает прежде всего с бездомными женщинами.
– Сколько их там? – Свен Сундквист хотел, чтобы Миллер снова перелистал папку.
– Зачем тебе?
– Просто любопытно. Здесь, возле Фридхемсплан, сколько вас?
Миллер не ответил.
– В общей сложности? Мужчин, женщин, детей?
– Люди приходят и уходят, по собственному желанию.
– А все‑таки? На твой взгляд.
Миллер посмотрел на листы с улыбающимися фотографиями. Он сомневался, стоит ли много говорить о людях, которые были его друзьями, доверяли ему.
– Может, тридцать, может, сорок, а может, и пятьдесят. Те, что знают, где укрыться.
– Как ты?
– Таких, как я, кто уже давно внизу и знает всю систему… таких немного.
Он взял вторую папку. Открыл ее и вглядывался в страницы так же внимательно, так же медленно, как и в первый раз. Водил пальцами по краю снимков, откашливался, тихонько говорил сам с собой. На третьем фото задержался:
– Эта девочка.
Ребенок, а может, девушка. Хрупкая, бледная, она не улыбалась ни на одной из четырех фотографий, приложенных к заявлению. Снимки расплывчатые, трудно разглядеть, только вот ухо бросалось в глаза. Серебряные колечки по всему контуру, сплошняком. Тоненькие, одно к одному, штук пятьдесят, а то и сотня.
– Сейчас она выглядит иначе. Но кольца в ушах… она тутошняя, из комнаты с одиннадцатью женщинами.
– Ты уверен?
– Последнее время я много раз встречал ее в коридорах. Даже говорил с ней. Они все обычно говорят со мной.
– Одиннадцать женщин?
– Я был в той комнате. Многие совсем девочки, не старше пятнадцати лет. Большая комната в туннеле, неподалеку от моего жилья. У них картонные коробки вместо столов, скатерти, вазы с цветами. Они живут там. Может, их много. Но я видел самое большее одиннадцать.
Свен Сундквист прочел информацию об обстоятельствах пропажи, личные данные, краткую биографию.
– Как она говорит?
– Что ты имеешь в виду?
– Диалект.
– Не Стокгольм. Южная Швеция. Лунд, Истад, может, Мальме.
Свен хотел улыбнуться, рассмеяться, но не подал виду. Судя по заявлению, девочке было четырнадцать. |