— Вы не представляете себе, каким вы открылись мне, Франсис. Идеал мужчины, учитель, исповедник, поводырь… Мой муж, он, конечно, мне друг, он полностью посвящает себя мне, но все знают, что женщины не очень-то заглядываются на него… А крупный писатель, такой, как вы, их понимает, и это чу-у-десно; так вот, у меня родилась мечта, и вы сейчас скажете мне, осуществима ли она… Жак двенадцатого уезжает на уик-энд в Бельгию; я хотела бы повидаться с вами в Марли, наедине, только вы и я… Мы сможем, если вы захотите приехать, проболтать всю ночь, всерьез обсудить наши проблемы… Что вы говорите, дорогой?

— Ничего, — сказал Франсис.

— A-а, понимаю, Жюльетта… Бедное дитя! Я люблю ее всем сердцем… Но именно о ней я хотела бы поговорить с вами, и я уверена, она правильно поймет это.

— Правильно, — сказал Франсис.

— Что вы имеете в виду, дорогой? Мне послышались в вашем голосе суровость, насмешка… Что такого я сделала? Что плохого сказала?.. Вы меня огорчаете, Франсис. Я чувствую себя виноватой, но не знаю в чем.

— Правда? — сказал Франсис.

— Правда… Если я чем-то раздражила вас, объясните мне, дорогой… Я постараюсь загладить свою вину… Я хочу сказать — в ваших руках, таких обездоленных и податливых… Вы приедете в Марли?

— Нет, — сказал Франсис.

— Нет? Но почему?.. Я подарю вам два чу-у-десных дня… Вы не соблазнились?.. Да что с вами, Франсис? Я чувствую вас отсутствующим, далеким…

— Я скажу вам при встрече, — сказал Франсис. — Если позволите, я заеду к вам ненадолго сегодня к вечеру. Вы будете дома около шести часов?

— Если вы сказали, что приедете, я буду дома… Ни одно дело не устоит перед вами… Франсис, алло!.. Алло!..

Он положил трубку.

Он нашел ее одну, в домашнем лиловом платье, которое вполне откровенно, очень низко, открывало еще крепкую грудь. Она встретила его без слов, бросив на него смиренный взгляд, вопрошающий и печальный. Он с непринужденным, почти вызывающим видом сел и несколько минут молча смотрел на нее. Продолжая вопрошать его взглядом, она предложила ему сигарету, взяла себе тоже.

— Итак, Франсис? Вы наконец пришли объяснить мне ваш приговор? Я не знаю, в каком преступлении меня можно обвинить…

— Никто, Соланж, вас не обвиняет. Я упрекнул бы вас только в том, чему сам свидетель. Вот факты, которыми я располагаю. Скажите мне честно, если вы преследуете свои личные цели… Две недели назад я дал вам понять, что хотел бы видеть в Марли Шанталь; вы сразу же пригласили меня с ней. Вероломный поступок по отношению к Жюльетте…

— Вы забываете, Франсис, что тогда я едва знала Жюльетту, а Шанталь моя лучшая подруга.

— Погодите! Жюльетта приходит к вам, доверяет вам свои печали, вы обещаете ей поддержку; вы отменяете приглашение Шанталь, а через три дня с бьющей в цель жестокостью просто уничтожаете ее в моих глазах. Вероломство по отношению к Шанталь…

— Это немного прямолинейно, Франсис! Я сказала бы…

— Погодите! Увидев меня выбитым из седла, вы принялись привязывать меня к себе. Второй вероломный поступок по отношению к Жюльетте!

Она нервно усмехнулась:

— Это слишком комично, Франсис! Кто в этой истории первый проявил вероломство, разве не вы? Как? Вы просите меня об услуге, и вы же меня упрекаете в этом? Вы глупо обманываете вашу жену, а виноватой перед ней оказываюсь я? Я пытаюсь избавить вас от потаскушки, и меня же осуждают? Это уж слишком, дорогой!

— Я нисколько не стараюсь, Соланж, оправдаться за ваш счет.