— О чем мы говорили? — спросила Клер.

— О Гюго, — ответил Лоран, — о Гюго и его гордости. «Меня обвиняют в том, что я гордец, — говорил он, — и это правда. В гордости моя сила…» Он верил в переселение душ и уверял, что в прошлом был Исайей, Эсхилом и Ювеналом. «Я нашел у Ювенала свои стихи, — заявлял он. — Да, это точный перевод моих французских стихов на латынь…» Что в общем-то довольно забавно.

— Конечно, — сказал Кристиан, — но какой гений! Я скажу не: «Увы, Виктор Гюго!», а «Благодарение Господу, Виктор Гюго!..» И он гениален не только как поэт; в «Отверженных» есть замечательные исторические описания.

— И поразительные глупости, — возразил Лоран. — «Iron по-английски значит железо. Не от него ли произошло и слово ирония?» Ведь Гюго, прекрасно знавший латынь, совершенно не знал греческого.

Официант принес жаркое из гусятины и картошку по-сарладски.

— Может быть, хотите еще немного трюфелей, месье Менетрие? Только скажите…

Кристиан отстранил его, потом вернулся к слову «ирония» и спросил Женни, читала ли она новеллы Томаса Харди из сборника «Маленькие иронии жизни».

— Нет, — сказала она, — но я очень люблю Харди. Он обладал жесткостью и мыслил космически. «Тэсс» — это прекрасно… А что он имел в виду под маленькими ирониями жизни?

— Ситуации, в которых последствия какого-то действия оказываются прямо противоположными ожидаемым, в которых ошибки вознаграждаются, а добродетели наказываются, в которых действующие лица придают событиям смысл, которого в них вовсе нет.

— Понятно, — сказала Женни… — История о волосах Елены.

На трех обращенных к ней лицах читался вопрос.

— Как? — спросила она. — Я вам никогда не рассказывала?

— Нет, — сказал Кристиан, — а ведь вы знаете, что я интересуюсь Еленой. Она ведь тоже была гениальной…

— Она была единственной великой французской поэтессой после Марселины, — сказал Лоран. — И куда лучше Марселины… Но что за странная женщина! Я всегда немного побаивался ее…

— Я тоже, — сказал Кристиан. — Она меня не любила. Впрочем, она не любила мужчин. Она любила славу — и любовь в качестве темы для стихов. А больше всего она любила себя.

— Это не совсем так, — сказала Женни. — Она хотела бы любить себя, но у нее это не получалось. И в этом заключалась трагедия. Она нуждалась не в любовниках, а в почитателях. Отсюда и Робер Вальтер, и история о волосах Елены.

— Ну же, — воскликнула Клер, — не томите нас! Расскажите нам историю о волосах Елены.

— Мадам Менетрие, еще немного жаркого? — спросил официант. — Не стесняйтесь…

— Малюсенький кусочек, — со вздохом ответила Клер. — Не проклинайте его, Кристиан… Он уже уходит.

1

— Может быть, вы помните, — продолжала Женни, — как банкир Робер Вальтер настойчиво добивался Елены… Двадцать лет назад об этом говорил весь Париж. Что было между ними? Связь? Очень маловероятно. Тогда Елена, казалось, была влюблена (в той мере, в которой она была способна любить) в нашего друга Клода, а я-то знала, что официальной любовницей Вальтера была довольно известная в то время актриса Лилиан Фонтен, та, что вышла замуж за Люсьена Мунеса.