|
Чилоты, потомки достойных индейцев и надменных испанцев, народ гордый. Человек с топором не дал объяснений, но принёс в дар мешок картошки, оставив его во дворе, прежде чем расположиться с Мануэлем на террасе, чтобы выпить яблочной чачи и понаблюдать за полётом чаек. Нечто подобное случилось и с родственником Корралесов, работавшим на Исла-Гранде и приехавшим на свадьбу незадолго до Рождества. Эдувигис передала ему ключ от этого дома, чтобы в отсутствие Мануэля, находящегося в Сантьяго, он мог вытащить музыкальное оборудование и развеселить гостей на свадьбе. Вернувшись, Мануэль был удивлён, что его музыкальная аппаратура исчезла, но вместо того, чтобы заявить в полицию, он терпеливо ждал. На острове нет серьёзных воров, а прибывшие извне будут в тяжёлом положении, если попытаются украсть что-то крупное. Вскоре Эдувигис вернула то, что взял её родственник, добавив к аппаратуре корзину морепродуктов. Если у Мануэля снова есть его оборудование, то и я снова увижу свой iPod.
Мануэль предпочитает молчать, но он понял, что тишина в этом доме может бытьчрезмерной для нормального человека, и поэтому прилагает усилия, чтобы поговорить со мной. Из своей комнаты я слышала, как он разговаривает с Бланкой Шнейк на кухне. «Не будь таким грубым с американочкой, Мануэль. Неужели ты не видишь, что она очень одинока?Ты должен поговорить с ней», — советовала она ему. «Что ты хочешь, чтобы я ей сказал, Бланка? Она как марсианка», — парировал он. Но, возможно, Мануэль всё же хорошенько подумал над этим, потому что теперь вместо того, чтобы утомлять меня разговорами об академической антропологии, он интересуется моим прошлым, и поэтому мы постепенно обмениваемся идеями и знакомимся друг с другом. Мой испанский неуверенный, он же свободно говорит по-английски, хотя и с австралийским акцентом и чилийской интонацией. Мы договорились, что я должна практиковаться, поэтому обычно мы пытаемся говорить на испанском, но вскоре начинаем смешивать языки в пределах одного предложения, в результате чего получается спэнглиш. Если мы злимся, он очень громко говорит со мной на испанском, чтобы я лучше понимала, а я кричу ему на гангстерском английском, чтобы напугать его. Мануэль не говорит о себе. О том немногом, что я знаю, я догадалась или услышала от тёти Бланки. В его жизни есть что-то странное. Прошлое Мануэля, должно быть, куда более мутное, нежели моё, потому что много ночей я слышала, как он стонал во сне: «Заберите меня отсюда!», «Заберите меня отсюда!». Сквозь эти тонкие стены всё слышно. Мой первый порыв был пойти и разбудить его, но я не отваживаюсь войти в комнату Мануэля: отсутствие дверей обязывает меня быть осторожной. Его кошмары как будто наполняли дом демонами. Даже Факин ощущал некую тревогу и дрожал, прижимаясь ко мне в кровати. Для меня нет более лёгкой работы, чем работа с Мануэлем Ариасом. Она заключается в расшифровке записей его интервью и переписывании начисто заметок для книги. Мануэль такой аккуратный, что если я перекладываю незначительную бумажечку на его столе, он бледнеет. «Тебе оказана большая честь, Майя, ведь ты первый и единственный человек, которому я позволил переступить порог своего кабинета. Надеюсь, что не пожалею об этом», — отважился он сказать мне, когда я сняла прошлогодний календарь. Я вытащила его из мусора практически нетронутым, за исключением нескольких пятен от спагетти, и прикрепила на экран компьютера с помощью жевательной резинки. После этого он не разговаривал со мной двадцать шесть часов. Его книга о магии Чилоэ захватывает меня настолько, что я не могу уснуть. (Это разговорная форма, меня любая глупость лишает сна.) Я не суеверна, как моя Нини, но признаю, что мир таинственен, и в нём всё возможно. У Мануэля в книге есть целая глава о Майории, или Прямой провинции, как называли правительство колдунов, кто сами немало боялись здешних лар или духов земли. На нашем острове ходят слухи, что семья Миранда — это семья колдунов, и люди скрещивают пальцы либо крестятся, когда проходят мимо дома Ригоберто Миранды, родственника Эдувигис Корралес, рыбака по профессии. |
