Вчера я познакомилась с бабушкой Хуанито. Я не видела её раньше, потому что она была в госпитале города Кастро, столицы Чилоэ, со своим мужем, которому в декабре ампутировали ногу, и он плохо выздоравливал. Эдувигис Корралес, женщина с терракотовым цветом кожи, весёлым, перекрещенным морщинами лицом, широким туловищем и короткими ногами, —типичная чилотка. На голове у неё заплетена тонкая косичка, а одета она как миссионерка, в толстую юбку и сапоги дровосека. Ей около шестидесяти лет, но выглядит она не более чем на сорок пять; хотя люди здесь и быстро стареют, но, надо заметить, живут долго. Она пришла с железным горшком, тяжёлым, как пушка, и поставила его разогревать на кухне, обращаясь ко мне с поспешной речью, видимо, желая выказать мне должное уважение. Эдувигис Корралес была соседкой джентльмена и его домработницей. «Ух! Какая красивая прелестная девочка эта американочка! Бог послал мне её! Джентльмен ждал её, так же, как все на острове, и, надеюсь, вам понравится цыплёнок с картошечкой, которого я приготовила для вас». Это был не местный диалект, как я подумала, а быстрый испанский язык. Я предположила, чтоджентльменом был Мануэль Ариас, хотя Эдувигис говорила о нём в третьем лице, будто быон отсутствовал.

Эдувигис обращалась ко мне таким же властным тоном, что и моя бабушка. Эта хорошая женщина приходит сюда наводить порядок, она забирает с собой грязную одежду, а возвращает чистую, рубит дрова топором, да таким тяжёлым, что я не смогла бы его поднять, возделывает свою землю, доит корову, стрижёт овец и умеет резать свиней, но она пояснила мне, что из-за артрита не ходит на рыбалку и не собирает морепродукты. Эдувигис говорит, что её муж вовсе не плохой парень, как считают горожане, но диабет сломал его характер, и с тех пор, как он потерял ногу, он хочет лишь умереть. Из пяти его выживших детей в доме оставалась только Асусена, тринадцати лет, кроме того, у него был десятилетний внук Хуанито, казавшийся младше, «потому что родился одержимым», объяснила она мне. Эта «одержимость» может означать умственную слабость или что поражённый болезнью обладает больше духовным, чем материальным. В случае с Хуанито здесь, скорее всего, второе, потому что он не производит впечатление глупого человека.

Эдувигис живёт благодаря тому, что выращивает на своём огороде, тому, что Мануэль платит ей за услуги, а также благодаря помощи, присылаемой её дочерью, матерью Хуанито, служащей в лососёвом хозяйстве на юге Исла-Гранде. НаЧилоэ промышленное разведение лосося было вторым в мире после Норвегии. Оно подняло экономику региона, одновременно загрязнив морское дно, разорив мелких рыбаков и развалив рыболовецкие династии. Сейчас рыболовная промышленность умирает, — объяснил мне Мануэль,— поскольку в загоны поместили слишком много рыбы и дали ей столько антибиотиков, что когда рыбу поразил вирус, её так и не смогли спасти. На лососевых фермах двадцать тысяч безработных, в основном, женщины, но дочь Эдувигис до сих пор работает.

Вскоре мы сели за стол. Едва мы сняли крышку с горшка, и аромат тушёного мяса проник мне в ноздри, я снова как будто оказалась на кухне моего детства, в доме бабушки и дедушки, и мои глаза наполнились слезами ностальгии. Куриное рагу Эдувигис стало моей первой основательной едой за несколько дней. Эта болезнь была позорной, у меня не получалось скрывать рвоту и понос в доме без дверей. Я спросила Мануэля, что случилось с дверьми, и он ответил мне, что предпочитает открытые пространства. Я уверена, что отравилась мачасами в пармезане и миртовым пирогом Бланки Шнейк. Сначала Мануэль делал вид, что не слышит шум, доносящийся из туалета, но вскоре он, должно быть, принял всё на свой счёт, посколькуувидел, что я ослаблена. Я слышала, как он разговаривал по мобильному телефону с Бланкой, получил от неё инструкции, и тут же приступил к приготовлению рисового супа, поменял мне простыни и принёс бутылку с горячей водой.