— Над чем ты работаешь? — спросила я его.

— Я антрополог.

— Людоед?

— Я изучаю людей, а не ем их, — объяснил он мне.

— Я пошутила, дружище. У антропологов больше нет сырья; даже у последнего дикаря в этом мире есть свой мобильный телефон и телевизор.

— Я не специализируюсь на дикарях. Я пишу книгу о мифологии Чилоэ.

— Тебе за это платят?

— Почти ничего, —признался он.

— Видно, что ты беден.

— Да, но я и живу скромно.

— Я не хочу быть для тебя обузой, — сказала я ему.

— Ты будешь работать, чтобы покрыть свои расходы, Майя, мы так решили с твоейбабушкой. Ты можешь помочь мне с книгой, а в марте будешь работать у Бланки в школе.

— Предупреждаю тебя, что я очень невежественна и ничего не знаю.

— Ну и всё же, что ты умеешь делать?

—Готовить печенье и печь хлеб, плавать, играть в футбол и писать самурайские стихи. Знал бы ты мой словарный запас! Я ходячий словарь, только английского языка. Не думаю, что это тебе поможет.

— Посмотрим. У идеи с печеньем есть будущее. —Мне показалось, что он прячет улыбку.

— Ты написал другие книги? — спросила я его, зевая. Усталость от долгого путешествия и пятичасовая разница во времени между Калифорнией и Чили сильно давили на меня.

— Ничего, что могло бы меня прославить, — сказал он, указывая на несколько книг на его столе: «Сказочный мир австралийских аборигенов», «Обряды посвящения в племена Ориноко», «Космогония мапуче на юге Чили».

— По словам моей Нини, Чилоэ волшебен, — заметила я.

— Весь мир волшебен, Майя, — ответил он.

Мануэль Ариас заверил меня, что дух его дома очень древний. Моя Нини также считает, что дома имеют воспоминания и чувства, она может улавливать вибрации. Нини знает наверняка, перегружен ли воздух в данном месте отрицательной энергией из-за случившихся там несчастий, или энергия в нём исключительно положительная. У её особняка в Беркли хороший дух. Когда мы восстановим его (а мы должны всё исправить, — он ведь уже падает от старости), — тогда я буду жить в нём, пока не умру. Я выросла там, на вершине холма, с видом на залив Сан-Франциско, который был бы куда более впечатляющим, не закрывай его две пышные сосны. Мой Попо никогда не позволял срубать их, он говорил, что деревья страдают, когда их калечат. Вдобавок, страдает и растительность в тысяче метров вокруг, потому что под землёй всё связано. Было бы преступлением погубить две сосны, чтобы увидеть лужу воды, которую видно и с шоссе.

Первый Пол Дитсон купил дом в 1948 году— тогда же, когда было отменено ограничение по расовому признаку на приобретение недвижимости в Беркли. Дитсоны были первой и единственной цветной семьёй в округе на протяжении двадцати лет, пока не начали приезжать другие. Дом был построен в 1885 году апельсиновым магнатом, перед смертью пожертвовавшим своё состояние университету и оставившим семью в нищете. Долгое время дом был пустым, а потом переходил из рук в руки, приходя всё в бóльшую негодность от сделки к сделке, пока Дитсоны не купили и не отремонтировали его, потому что он был надёжно построен на хорошем фундаменте. После смерти своих родителей мой Попо купил часть дома, принадлежащую братьям, и остался один в этой викторианской реликвии с шестью спальнями, увенчанной необъяснимой колокольней, в которой он поместил свой телескоп.

Когда приехали Нидия и Энди Видаль, он занимал только две комнаты, кухню и ванную, остальные же помещения пребывали закрытыми. Моя Нини ворвалась как ураган обновления, выбрасывая старые вещи в мусор, всё здесь намывая и убирая, но даже своим напористым характером она не могла побороть хронический беспорядок в доме своего мужа.