— Какой же я была глупой, Мануэль!

— Это вовсе не глупость, Майя, это называется влюбиться в любовь.

— Как?

— Ты очень мало знаешь Даниэля. Ты влюблена в эйфорию, которую он в тебе вызывает.

— Эта эйфория — единственное, что мне важно, Мануэль. Я не могу жить без Даниэля.

— Разумеется, ты сможешь жить без него. Этот молодой человек был лишь ключом, которым ты открыла своё сердце. Опьянение любовью не разрушит ни твоё здоровье, ни твою жизнь, как крэк или водка, но тебе стоит научиться отличать объект любви, в данном случаеДаниэля, от волнения сердца, готового любить.

— Повтори мне это, дружище, ты теперь говоришь со мной, как те терапевты из штата Орегон.

— Ты же знаешь, что половину жизни я вёл себя как затворник, Майя. Только недавно я стал открываться для эмоций, но я ещё не могу делать выбор в пользу чувств. Через это же отверстие, куда проникает любовь, заползает и страх. Я хочу сказать, что если ты способна сильно любить, то будешь и сильно страдать.

— Я умру, Мануэль. Я не смогу этого вынести. Это, пожалуй, самое худшее, случавшееся со мной когда-либо!

— Нет, американочка, это —временное несчастье, сущий пустяк по сравнению с твоейпрошлогодней трагедией. Этот турист оказал тебе милость, он дал тебе возможность узнать себя лучше.

— У меня нет ни малейшего понятия, кто я, Мануэль.

— Этоты и собираешься узнать.

— Ты вот знаешь, что за человек Мануэль Ариас?

— Пока нет, но я уже сделал первые шаги. Ты на этом пути продвинулась дальше меня, и у тебя больше времени, чем у меня, Майя.

Мануэль с Бланкой с образцовым великодушием выдержали кризис «глупой американки», как они меня называли; были рыдания, взаимные обвинения, жалость к себеи чувство вины, они быстро пресекали мои ругательства, оскорбления, угрозы и попытки крушитьчужое имущество, которое являлось собственностью Мануэля. У нас всё же случилась пара шумных ссор, которых так не хватало всем троим. Не всегда можно исповедовать дзен. У них хватило такта не упоминать ни о моём пьянстве, ни о стоимости разрушенного— они знали, что я готова покаяться, лишь бы меня простили. Когда я успокоилась и увидела лежащий на полу компьютер, у меня на мгновение возникло искушение прыгнуть в море. Как я теперь покажусь на глаза Мануэлю? Как же должен любить меня новый дедушка, чтобы не выставить на улицу! Эта будет последняя истерика в моей жизни, мне двадцать лет, и это уже не смешно. Так или иначе, мне нужно достать другой компьютер.

Совет Мануэляоткрыться своим чувствам отозвался во мне, поскольку то же мог сказать мой Попо илисам Даниэль Гудрич. Ай! Я даже не могу написать его имя, чтобы не заплакать! Пожалуй, я умру от этой боли, я ещё никогда столько не страдала… Хотя нет, неправда, я страдала куда больше, в тысячи раз больше, когда умер мой Попо. Даниэль — не единственный человек, разбивший мне сердце, как говорится в мексиканских народных песнях, что напевает моя Нини. Когда мне было восемь, бабушка и дедушка решили отвезти меня в Данию, чтобы разрушить мои фантазии осиротстве. По плану они хотели оставить меня сматерью, чтобы мы лучше узнали друг друга, пока они путешествуют по Средиземному морю, анедели через две они забрали бы меня, чтобы всем вместе вернуться в Калифорнию.