Иногда, в часы бессонницы, я ощущаю укол вины за всё, что я сделала раньше, но он исчезает на рассвете с запахом дров в печке, лапой Факина, царапающего меня, чтобы я вывела его во двор, и с аллергическим кашлем Мануэля, идущего в ванную. Я просыпаюсь, зеваю, потягиваюсь в постели, и, довольная, вздыхаю. Я не должна бить себя коленями в грудь или расплачиваться за свои ошибки слезами и кровью. Как говорил мой Попо, жизнь— это ковёр, который день за днём расшивают разноцветными нитками, одни из них тяжёлые и тёмные, другие же лёгкие и светлые, но в нём нужны все нити. Глупости, которые я совершила, уже находятся в ковре, их неисправить, но они не будут висеть на мне грузом, пока я не умру. Что сделано, то сделано; я должна смотреть вперёд.

На Чилоэ нет поводов для отчаяния. В этом, построенном из кипариса, доме успокаивается сердце.

В июне 2008 года я закончила обучение в академии штата Орегон, в которой я была заперта на тринадцать месяцев. Несколько дней спустя я смогла выйти через главную дверь, и мне оставалось лишь скучать по викуньям и Стиву, любимому советчику женской половины учащихся. Я была смутно в него влюблена, как и все остальные девушки, но оказалась слишком гордой, чтобы себе в этом признаться. Другие проскальзывали в его комнату под покровом ночи, и бывали любезно отправлены в свои кровати; Стив гениально отказывал каждой. Наконец, свобода. Я могла бы вернуться в мир нормальных людей, наслаждаться музыкой, запрещёнными фильмами и книгами, создать аккаунт в «Фэйсбуке», последней модной социальной сети, чего нам всем хотелось в академии. Я поклялась, что больше не вступлю на территорию штата Орегон до конца своих дней.

Впервые за долгие месяцы я снова подумала о Саре и Дебби, спрашивая себя, что с ними будет. Они окончат среднюю школу и станут искать какую-нибудь работу, потому что вряд ли они поступят вКолледж, высшее учебное заведение, их мозги явно не для этого. Дебби всегда будет плохой ученицей, а у Сары вечно найдётся достаточно проблем; если она не вылечится от булимии, то наверняка окажется на кладбище.

Как-то утром Анджи пригласила меня прогуляться среди сосен, что довольно подозрительно, так как это было не в её стиле, и объявила мне, что удовлетворена моим прогрессом, так как, в основном, я проделала всю работу сама. Академия лишь облегчила мне это, и сейчас я могу поступать в университет, хотя, возможно, в моём обучении есть некоторые пробелы. «Океаны, не пробелы», — прервала я директора.

Анджи в свою очередь стерпела эту наглость с улыбкой и напомнила мне, что её миссия не в том, чтобы делиться знаниями, это могло делать любое образовательное учреждение, а в кое-чём более тонком: превратить молодых людей в инструменты для раскрытия их максимального потенциала.

— Ты повзрослела, Майя, вот что важно.

— Ты права, Анджи. В шестнадцать лет мой жизненный план состоял в том, чтобы выйти замуж за пожилого миллионера, отравить его и унаследовать состояние, но теперь я планирую выращивать викуний на продажу.

Это не показалось ей остроумным. При помощи некоторых уловок директор предложила мне остаться на лето в академии в качестве спортивного инструктора и помощницы в художественном кружке; потом, в сентябре, я смогу отправиться прямиком в Колледж. Ещё она добавила, что, как мы уже знаем, мой отец и Сьюзен разводятся, и моему отцу назначили рейс на Ближний Восток.

— Твоя ситуация сложная, Майя, потому что тебе нужна стабильность на этапе перехода.