|
Перед сном я выпиваю стакан тёплого молока с мёдом и корицей, волшебное зелье, которое мне давал мой Попо, когда я была маленькая, и успокаивающий настой Эдувигис: липа, бузина, мята и фиалка, но что я только ни делаю, и ложусь спать как можно позже, читая до тех пор, пока мои веки не начинают смыкаться, я не могу перехитрить бессонницу, она беспощадна. Много ночей в своей жизни я провела без сна, раньше я считала ягнят, сейчас считаю лебедей с чёрной шеей или дельфинов с белым брюхом. Я провожу часы в темноте, один, два, три часа утра, слушая дыхание дома, шорох привидений, царапанье монстров под моей кроватью, и боюсь за свою жизнь. Меня преследуют вечные враги: боль, потери, унижения, чувство вины. Включить свет равносильно поражению, это означает, что остаток ночи я уже не засну, ведь при свете дом не только дышит, он также движется, трепещет, в нём появляются протуберанцы и щупальца, привидения обретают видимые контуры, монстры бушуют. Это могла бы быть одна из тех бесконечных ночей, было уже слишком поздно и сегодня выдалось слишком много событий, взволновавших меня. Я была погребена под горой одеял, считая проплывающих лебедей, когда услышала, как Мануэль бьётся во сне в комнате напротив, как я слышала много раз.
Что-то вызывает эти кошмары, что-то, связанное с его прошлым и, возможно, с прошлым этой страны. В интернете я обнаружила некие сведения, которые могут иметь значение, однако я действую вслепую, имея очень мало подсказок и практически никакой уверенности. Всё началось, когда я захотела выяснить о первом муже моей Нини, Фелипе Видале, и рикошетом попала в военный переворот 1973 года, изменивший жизнь Мануэля. Я нашла пару статей о Кубе в шестидесятые годы, опубликованных Фелипе Видалем, (он был одним из немногих чилийских журналистов, писавших о революции), а также другие его репортажи из разных частей света; очевидно, он много путешествовал. Через несколько месяцев после переворота этот человек просто исчез, это единственное и последнее сведение о нём в интернете. Фелипе состоял в браке и у него был сын, но имена жены и сына нигде не упоминаются. Я спросила Мануэля, где именно тот познакомился с первым мужем моей Нини, и он ответил мне сухо, что ничего не хотел бы говорить об этом, но у меня предчувствие, что истории этих двух мужчин каким-то образом связаны. В Чили многие отказывались верить в злодеяния, совершённые военной диктатурой до тех пор, пока это не стало очевидным в девяностые годы. По словам Бланки, уже никто не может отрицать, что совершались зверства, но всё ещё существуют люди, кто их оправдывает. Эту тему нельзя затрагивать в присутствии её отца и остальных членов семьи Шнейк, для которых прошлое похоронено, военные спасли страну от коммунизма, навели порядок, ликвидировали подрывную деятельность несогласных и повсюду насадили рыночную экономику, которая принесла процветание и заставила ленивых по своей природе чилийцев работать. Зверства? На войне они неизбежны, а это была война против коммунизма. Что снилось Мануэлю этой ночью? Я снова ощутила это зловещее присутствие его кошмаров, присутствие, которое раньше пугало меня. В конце концов, я поднялась, и, нащупывая стены, направилась в его комнату, где предположительно ещё горел огонь в печи, и этого едва хватало, чтобы различить очертания мебели. Я никогда не входила в эту комнату. Мы тесно сосуществовали, он спас меня, когда я страдала от колита — нет ничего более личного, чем это — мы пересекались в ванной, он даже видел меня голой, когда я, рассеянная, выходила из душа, но его комната была запретной территорией, куда без приглашения входили лишь Гато-Лесо и Гато-Литерато. Зачем я это сделала? Чтобы разбудить его, и чтобы он перестал страдать, чтобы обмануть бессонницу и поспать с ним. Не более того, но я знала, что я играю с огнём: он— мужчина, а я —женщина, хоть он и старше меня на пятьдесят два года. Мне нравится смотреть на Мануэля, носить его потёртую куртку, чувствовать запах его мыла в ванной, слышать его голос. |
