— Да что ты, дружище! Она же твоих лет.

— А не ты ли говорила, что и мне нужна любовь? Ведь если тебе кажется, что и в моём возрасте можно влюбиться, подобное более справедливо и для Нидии, которая младше меня на несколько лет.

— Ты интересуешься моей Нини! — воскликнула я, думая, что мы вполне могли бы жить все втроём; на какое-то мгновение я даже забыла, что его идеальной невестой была Бланка.

— Это поспешный вывод, Майя.

— Ты должен отвлечь её от Майка О’Келли, — сообщила я ему. — Он ирландец-инвалид, хотя в меру и красив, и знаменит.

— В таком случае он может предложить ей гораздо больше, нежели я. — И он рассмеялся.

— А ты, тётя Бланка, веришь во всё это? — спросила я её.

— Я женщина очень практичная, Майя. Если речь идёт об исцелении бородавки, я иду к дерматологу и, кроме того, на всякий пожарный, повязываю волос на мизинце и мочусь где-то за дубом.

— Мануэль говорил мне, что ты колдунья.

— Точно. Мы, я и ещё другие колдуньи, собираемся по ночам в полнолунье. Хочешь прийти посмотреть? Встречавыпадает на следующую среду. Мы могли бы съездить все вместе в Кастро, где провести пару дней с моим папой, а потом захватить и тебя на наш шабаш.

—На шабаш?У меня нет метлы, — сказала я ей.

— На твоём месте я бы согласился, Майя, — вмешался в разговор Мануэль. — Такая возможность тебе дважды не представится. Вот меня Бланка никогда ещё не приглашала.

— Это женские посиделки, Мануэль. Ты бы просто задохнулся в эстрогене.

— Меня просто дразнят…, — сказала я.

— Я, американочка, говорю вполне серьёзно. Но всё совсем не так, как ты себе представляешь, ничего похожего на колдовство, описанное в книге Мануэля, никаких сделанных из кожи мертвецов пончо и тем более имбунче. Наша группа довольно замкнутая, можно сказать, закрытая, как и должно быть, чтобы в полной мере ощутить уверенность и доверие друг к другу. В неё уже не принимают приглашённых извне, хотя относительно тебя мы сделаем исключение.

—И зачем?

— Мне кажется, что ты довольно одинока и нуждаешься в подругах.

Спустя несколько дней я уже сопровождала Бланку в Кастро. Мы приехали домой к Мильялобо в священный час распития чая, который чилийцы скопировали у англичан. У Бланки и её отца это неизменный ритуал, несколько похожий на комедийную сцену: первым делом они неистово приветствуют друг друга, словно люди не виделись на прошлой неделе либо все эти дни не разговаривали по телефону; она сразу же бросает Мильялобо вызов в духе «с каждым днёмты толстеешь и толстеешь, и до каких пор ты собираешься пить и курить, папа, так ты в любой момент просто протянешь ноги». Он же отвечает замечаниями насчёт женщин, которые распускают свои седые волосы и ходят, как румынские пролетарии. Отец переходит на актуальные среди народа шутки и слухи, а дочь, тем временем, просит очередную сумму в долг. Далее он кричит самим небесам, что его разоряют и таким способом скоро обчистят до нитки и придётся объявлять себя на мели, что приводит к пятиминутному разговору, оканчивающемуся соглашением, подтверждённым далеко не одним поцелуем. К тому времени я иду за своей четвёртой чашкой чая.

Под вечер Мильялобо одолжил нам свой автомобиль, и Бланка отвезла меня на встречу со своими подругами. Мы миновали собор о двух башнях, покрытых в несколько слоёв металлическими листами, и площадь, скамейки на которой были сплошь заняты парочками влюблённых. Далее мы оставили далеко позади себя старую часть города, а затем и относительно новые кварталы с уродливыми по своему виду бетонными домами и зашагали вглубь по одинокой изогнутой тропинке. Спустя некоторое время Бланка остановилась во внутреннем дворике, где уже было немало припаркованных машин, и мы прошли к дому по едва различимому следу, освещая себе путь карманным фонариком.