— Тот, что убийца, — прервала ее Микки, не подмигнув и не усмехнувшись, словно и не ставила под сомнение тот ужасный семейный портрет, что рисовала им девочка.

— Да, доктор Дум[10], — подтвердила Лайлани.

— Не позволяй ему удочерить тебя, — посоветовала Микки. — Даже Лайлани Клонк лучше, чем Лайлани Дум.

— Ну, я не знаю, Микки, — с детской непосредственностью не согласилась с ней тетя Джен. — Мне нравится Лайлани Дум.

Девочка непринужденно взяла банку «Будвайзера», которую Микки поставила на стол, но, вместо того чтобы налить себе пива, покатала банку по лбу, словно охлаждая его.

— Доктор Дум, разумеется, не настоящая фамилия. Так я называю моего псевдоотца за его спиной. Иногда за обедом он любит говорить о людях, которых убил... как выглядели они, когда умирали, об их последних словах, если они кричали, обделались ли они перед смертью. Его это заводит.

Девочка поставила банку на стол так, чтобы Микки не смогла дотянутся до нее рукой. Тем самым определив свой статус. Назначила себя хранительницей трезвости Микки.

— Возможно, — продолжила Лайлани, — вы думаете, что это интересные байки, пусть и несколько необычные, но позвольте вас заверить, это не так.

— А как настоящая фамилия твоего псевдоотца? — спросила Дженева.

Прежде чем Лайлани успела раскрыть рот, на вопрос Дженевы ответила Микки:

— Ганнибал Лектер.

— Для некоторых людей его имя страшнее, чем имя Лектера. Я уверена, вы его слышали. Престон Мэддок.

— Звучит впечатляюще, — заметила Дженева. — Прямо таки член Верховного суда, сенатор или какая-то знаменитость.

— Он происходит из семьи, принадлежащей к академическому миру Лиги плюща[11]. Там ни у кого нет нормальных имен. Они дают детям имена почище Синсемиллы. Они все Хадсоны, Ломбарды, Треворы или Кинсли, Уиклиффы, Кристины. Можно состариться и умереть, пытаясь найти среди них Джима или Боба. Родители доктора Дума были профессорами... истории и литературы... поэтому второе имя у него Клавдий. Престон Клавдий Мэдцок.

— Я никогда о нем не слышала, — покачала головой Микки.

На лице Лайлани отразилось удивление.

— Разве вы не читаете газеты?

— Я перестала их читать после того, как в них перестали сообщать информацию, — ответила Дженева. — Теперь там только мнения, от первой до последней страницы.

— Его показывали по телевизору.

Дженева покачала головой со сгоревшими проводками.

— По телевизору я смотрю только старые фильмы.

— А я не люблю новости, — объяснила Микки. — Они главным образом плохие, а если не плохие, то лживые.

— Ага, — глаза Лайлани широко раскрылись. — Вы — двенадцать процентов.

— Кто?

— Всякий раз, когда газетчики или телевизионщики проводят социологический опрос, двенадцать процентов людей не определяются со своим мнением. Вы можете спросить их, разрешать ли группе безумных ученых создать новый вид разумных существ, скрестив людей с крокодилами, и двенадцать процентов ответят, что по этой проблеме у них еще не сформировалось определенное мнение.

— Я была бы против, — Дженева, как мечом, взмахнула морковкой.

— Я тоже, — согласилась с ней Микки.

— Некоторые люди достаточно злобны и без крокодильей крови в их венах, — добавила Дженева.

— Как насчет аллигаторов? — спросила тетю Микки.

— Я против, — столь же решительно ответила Дженева.

— А если людей скрещивать с ядовитыми гадюками? — предложила Микки.

— Нет, если кто-то меня об этом спросит, — отрезала Дженева.