Девочка указала на стоящую на столе банку «Будвайзера».

— Раз Микки пьет пиво, я составлю ей компанию.

Дженева налила девочке лимонад.

— Представь себе, что это «Будвайзер».

— Она думает, что я ребенок, — пожаловалась Лайлани Микки.

— Ты и есть ребенок.

— Все зависит от того, что подразумевается под понятием «ребенок».

— Любой человек от двенадцати и младше.

— Как это грустно. Ты воспользовалась случайным числом. Это указывает на ограниченную способность к независимым мыслям и анализу.

— Хорошо, — кивнула Микки, — давай зайдем с другой стороны. Ты — ребенок, потому что у тебя еще нет буферов.

Лайлани вздрогнула.

— Несправедливо. Ты знаешь, что это мое больное место.

— Да что у тебя может болеть? Там же просто ничего нет. Все плоское, как кусок швейцарского сыра на этой тарелке.

— Да, конечно, но придет день, когда у меня будет такая большая грудь, что для равновесия мне придется носить на спине мешок цемента.

— Что-то в ней есть, не так ли? — Дженева поделилась с Микки своими впечатлениями.

— Она — абсолютный, не вызывающий никаких сомнений, прекрасный юный мутант.

— Обед готов, — объявила Дженева. — Холодные салаты и заправка для сандвичей. Ничего экзотического, но как раз по погоде.

— Все лучше, чем обезжиренный сыр тофу и консервированные персики поверх стручков фасоли, — кивнула Лайлани, садясь на стул.

— Не может быть! — ахнула тетя Дженева.

— Еще как может. Синсемилла, возможно, плохая мать, но гордится тем, что она — отвратительная кухарка.

Дженева выключила верхний свет, ради экономии денег и с тем, чтобы убрать хотя бы один источник тепла.

— Позже зажжем свечи, — пообещала она.

Несмотря на то что часы показывали семь вечера, огненно-золотое солнце с такой силой светило в открытое окно, что достаточно плотные занавески, которые закрывали его, но не могли остановить приток тепла в кухню, были не темнее лаванды и янтаря.

Усевшись и наклонив голову, Дженева прочитала короткую, но трогательную молитву: «Благодарю тебя, Боже, что снабдил нас всем, в чем мы нуждаемся, и в милосердии своем даровал нам счастье удовольствоваться тем, что у нас есть».

— Такое счастье представляется мне сомнительным, — подала голос Лайлани.

Микки протянула к ней руку, и девочка отреагировала мгновенно: ладони звонко шлепнули друг о друга.

— Это мой стол, — твердо заявила Дженева. — Это моя молитва, которая не нуждается в комментариях. И когда я буду пить «пина коладу» в раю под тенью пальм, что будут подавать вам в аду?

— Наверное, этот лимонад, — ввернула Лайлани.

Накладывая салат с макаронами в тарелку, Микки

спросила:

— Значит, Лайлани, ты подружилась с тетей Дженевой?

— Да, мы провели вместе практически весь день. Миссис Ди наставляла меня по части секса.

— Девочка, нельзя такого говорить! — отчеканила Дженева. — Кто-то может тебе и поверить. Мы играли в карты.

— Я бы, конечно, ей проиграла, из вежливости и уважения к почтенному возрасту, но она не дала мне шанса. Сжульничала и выиграла.

— Тетя Джен всегда жульничает, — кивнула Микки.

— Хорошо еще, что мы не играли в русскую рулетку, — добавила Лайлани. — Мои мозги разлетелись бы по всей кухне.

— Я не жульничаю, — застенчивостью Дженева превосходила бухгалтера мафии, дающего показания комиссии конгресса. — Просто играю по сложной методике, — бумажной салфеткой она протерла лоб. — И не льстите себя надеждой, что я потею от чувства вины.