Родимцев метнулся в спасительные кусты.

– Стой! Стой!

Запоздалая автоматная очередь хлестнула по кронам деревьев. Стреляли не на поражение – на испуг. Водитель «газика» по телефону вызывал помощь. Заявятся омоновцы, от них не так просто уйти – вцепятся клещами, заблокируют квартал. Поэтому беглец то и дело менял направления, вилял между домами и деревьями на подобии хитрого зайца.

Только укрывшись в лесном массиве рядом с московской кольцевой он облегченно вздохнул. Здесь ни менты ни килеры его не достанут. Наломал веток, постелил их под развесистым деревом, лег и задумался. О сне даже мечтать не приходится – события сегодняшнего дня будто вымели усталость и забытье. Голова, как ей и положено, работает четко и ясно, в ней, будто в кинопроекторе, прокручиваются кадры последних двух лет его жизни…

Глава 2

– За твое здоровье, Коленька!

Мать чокалась с сыном, пила по мужски – залпом. Таясь, вытирала слезы. Ее братья с уважением и оттенком боязни глядели на племянника, отсидевшего на зоне целых три года. Тянули к нему полные рюмки. Их жены перешептывались, охотно подхватывали каждый тост, изредка, в унисон с Ольгой Вадимовной, промокали глаза.

Дед Николая, большелобый, седой инвалид войны, все время пытался покопаться в подробностях тюремной жизни. Бабушка одергивала мужа, но тот не сдавался. Помолчит пару минут, вольет в себя очередную рюмку спиртного и снова – за свое.

– Жрать то давали, или с матери последние жилы тянул?

– Давали… Прозрачный чаек с куском черствого хлеба, да баланду в обед…

– Значит, все же мать потрошил, бездельник! И чего, спрашивается, бояться тебе неба в решетку? Мать тащит передачи с шоколадами да колбасками, работать не заставляют – лежи кверху пузом да жиры отращивай. Благодать!

Вцепился старик лесным клещем – не отцепишься!

– Хватит, папа, Коленьку доставать! – обиженно оборвала отца Ольга Вадимовна. – Все уже позади. Вот найдет приличную работу, восстановится в институт, женится – детишки пойдут. Наладится жизнь, обязательно наладится!

– Конешное дело, наладится… ежели твой уголовник, прости меня Господи, сызнова закон не переступит!

– Типун тебе на язык!

Единственный посторонний за праздничным столом – армейский дружок Родимцева, Семка Тыркин – не отставал от остальных – провозглашал тосты, желал здоровья, успехов.

А Николай балдел. Отвыкшая от спиртного голова кружилась.

Попробуй не побалдей, когда находишься не в перенаселенной грязной камере, с падающими в тарелки тараканами и мокрицами, с зарешеченными окнами, покрытыми многолетней пылью, с наездами на зеков пьяных вертухаев.

Вокруг – привычная современная обстановка московской квартиры среднего достатка. В задней комнате знакомая до боли тахта, застеленная чистым выглаженным бельем. Помигивают электроные часы, умиротворенно горит настольная лампа.

Впечатление – парень возвратился в далекое беспроблемное детство, когда все решала мать, а единственная его задача – учиться. Желательно, на пятерки.

Три года будто вычеркнуты из жизни. И за что? Босс, у которого недавний десантник подрабатывал телохранителем, по пьянке полез на грязную проститутку, трахнул её. В принципе – плевое дело, проститутки для того и созданы, чтобы их трахать, но хитроумная тварь захотела получить больше той суммы, которой с ней расплатился босс – написала заявление в милицию. Так, мол, и так, такой то вместе со своим телохранителем насильно оприходовали её, нанесли физический и моральный ущерб.