|
– Конечно, не возражаю. И буду очень рада. Девушка ощутила, как напрягся Адам, хотя он по прежнему молчал. – Адам? – нерешительно пробормотала Рейна. – Не волнуйся, дорогая, – едва сдерживая гнев, ответил Адам, – Я не натворю глупостей. – Отец, она прекрасна! И ты назвал ее «Фиелис», «Бесстрашная», совсем как мамину шлюпку! Ах, снова стать свободной и чувствовать соль на губах! Она развернула парус, рассмеявшись, когда поднявшийся ветер растрепал волосы. Солнце сегодня было таким ярким, что Арабелла прищурилась и заслонила глаза рукой. Почему так темно? Откуда такая боль? – О Боже, она мертва, и это я убила ее! Ограда оказалась слишком высокой, отец! Диана была так горда, а я погубила ее! Слезы скорби лились по ее щекам, а сломанные ребра терзали измученное тело. Откуда то из мрака донесся мягкий голос, что то говоривший ей. – Папа? Пожалуйста, прости меня, папа. Теплая рука легко откинула волосы у нее со лба. – Я прощаю тебя, – сказал все тот же незнакомец. – Ты должна думать лишь о том, чтобы скорее поправиться. Понимаешь, дорогая? – Да, папа. Почему она должна умереть? – Все хорошо, родная. Нет, не шевелись. Лежи спокойно. Выпей это и заснешь. Арабелла послушно приоткрыла рот. Отец бережно поддержал ее, и губы коснулись края чаши. Странно, почему спина невыносимо горит, ведь сломаны ребра. И лежит она на животе… Темнота неудержимо надвигалась, поглощая ее, и Арабелла вскрикнула: – Не покидай меня, папа! Не покидай! – Ни за что. Я останусь с тобой. Он сжал ее пальцы, и девушка глубоко вздохнула, успокаиваясь и медленно погружаясь в бездонную пропасть глубокого сна. Камал осторожно отнял руку и сел поудобнее. Она считает его отцом, человеком, без всякого сомнения, любящим свое дитя. Ах, Арабелла, что ты сделала со мной? Ты своевольна, как необъезженный жеребенок, и непредсказуема, словно ветер в пустыне. Меня влечет к тебе, как бабочку на яркое пламя. Твоя красота заставляет меня трепетать, а глупая гордость вызывает желание хорошенько тебя поколотить. И теперь я причинил тебе столько боли, что ты, несомненно, возненавидишь меня. Я потерял тебя, хотя никогда не владел, если не считать той ночи, когда насладился твоей прелестью и погубил невинность, почувствовав, как ты льнешь ко мне, охваченная страстью. – Что, во имя Аллаха, мне делать? Он не сознавал, что говорит вслух, пока не услышал спокойный ответ Раджа, вернувший его к действительности: – Не знаю, повелитель. Вы устали. Если хотите, я побуду с ней. – Я дал ей опия. – И теперь она проспит много часов, повелитель Камал поднял на евнуха встревоженные глаза. – Она все время бредит и считает меня своим отцом. – Тогда я тоже стану на время ее отцом, если она снова заговорит. Камал ощутил невероятную усталость, тяжело навалившуюся на плечи, и медленно поднялся, опираясь на руку Раджа. – Позови меня, если ей станет хуже. – Хорошо, повелитель. Радж проводил взглядом Камала, выходившего из спальни, и печально улыбнулся. Жизнь так проста для мусульманина, и на каждый затруднительный случай есть соответствующий закон, но человека, живущего по другим обычаям, подобно Камалу, ждет лишь боль разлуки, потому что англичанка рано или поздно покинет Оран, а если ее отцу причинят вред, ее ненависть будет жечь его всю оставшуюся жизнь. За спиной вновь раздался голос бея, и Радж вздрогнул: – Если она придет в себя, Радж, не посылай за мной и не говори ей, что я был здесь. – Печальная усмешка скривила его губы. |
