– Это все ее глаз, мистер Ситон. Ее талант. Он не имеет ничего общего с выбором камеры или пленки, – хихикнул мистер Брин‑младший.

– Вы утверждаете это с таким знанием дела, – только и мог сказать Ситон.

– Опытный образец тридцатипятимиллиметровой «Лейки» был собран в тысяча девятьсот тринадцатом году. Но мировая война помешала запустить новую модель в производство. Это случилось лишь в тысяча девятьсот двадцать четвертом. Через год ее уже продавали по всему миру. Мисс Гибсон‑Гор приобрела два таких аппарата. И вы совершенно верно предположили, что она доверила именно нам их обслуживание. К слову сказать, один из них, кажется, до сих пор у нас.

Ситон почувствовал, что сердце вот‑вот выпрыгнет из груди.

– Если не ошибаюсь, она жила на Чейн‑уок?

– Да, в Челси, – произнес мистер Брин, и сердце у Ситона ухнуло куда‑то в пустоту, – но не на Чейн‑уок. В последние годы жизни она оставляла нам другой адрес.

– Не могли бы вы подсказать, где она жила?

Он слышал, как по лестнице с грохотом поднимаются вернувшиеся из паба репортеры. До него донесся запах пива и табака, намертво впитавшийся в их одежду, волосы и дыхание.

Мистер Брин‑младший выдержал паузу.

– Вы желаете узнать, где некогда проживала Пандора Гибсон‑Гор. А теперь скажите на милость, зачем вам это понадобилось?

– Видите ли, мистер Брин, я просто хочу создать как можно более целостную картину, а для этого мне необходима самая подробная информация, какую только удастся раздобыть.

– Ясно. Что ж, хотя мне не совсем понятно, какую пользу можно извлечь из такого рода сведений, я все же полагаю, что не будет особого вреда, если я их вам сообщу. Итак, я готов поделиться с вами необходимой информацией, но не по телефону. Приезжайте сюда лично. Спросите меня. Представьте ваше журналистское удостоверение. И я дам вам адрес.

13

На следующее утро Ситон совершил то, чего ни разу еще не делал позвонил в редакцию и сказался больным. Последние ночные часы он пролежал в постели рядом со спящей Люсиндой, наблюдая за тем, как за окном, заполняя комнату молочным светом, постепенно занимается рассвет. В полшестого он не выдержал и потихоньку выскользнул из постели, заварил себе чашку чаю и стал пить, глядя из окна гостиной на Ламбет‑Хай‑стрит и набережную, видневшуюся справа, там, где заканчивалось стоящее напротив здание бывшей правительственной канцелярии и Ламбет‑Хай‑стрит пересекала Ламбет‑Бридж‑роуд. Ни одно редакционное задание никогда не вызывало в нем такого нетерпеливого волнения.

Но что, положа руку на сердце, он стремился найти? Безусловно, в квартире, предоставленной Пандоре другом или любовником, могли оставаться какие‑то ее вещи. Там, например, могли оказаться ее письма – первоисточники, проливающие свет на ее творчество и причину такого резкого завершения карьеры. Могли также найтись и полдюжины еще не проявленных пленок и кадры, которых никто никогда не видел. Впрочем, Ситон не слишком на это надеялся: четыре десятилетия небрежного хранения не выдержала бы ни одна пленка.

Однако могли остаться снимки. Именно на это он и уповал. Пандора наверняка делала серии фотографий и потом сама же выбраковывала то, что не соответствовало ее канонам. Комментарии к таким неизвестным работам сделали бы диплом Люсинды поистине уникальным.

Но пока Ситон прихлебывал чай, глядя на предутренний пустынный перекресток, его не переставали мучить неприятные подозрения. Он мог с большой долей вероятности ничегошеньки не обнаружить по этому новому адресу. Здание могло пострадать от бомбежки или вовсе пойти под ковш бульдозера в шестидесятые, когда Лондон активно перестраивался. Впрочем, даже если сохранились стены, велика ли возможность того, что такие непрочные вещи до сих пор находятся в меблированных комнатах? Похоже, вместо открытия он нос к носу столкнется либо с подозрительным и недружелюбным хозяином, либо с ничего не подозревающим съемщиком, ненадолго занявшим обезличенное для него пространство.