— После презентации в «Страстоцвете»?

— Какой еще?.. А! Не знаю.

— Ты присутствовал?

— Нет. То есть я внизу дежурил. Марина была человеком трезвым, веселым, даже беспечным…

— Ты ж говорил: меркантильна.

— В ней все как-то своеобразно сочеталось. И вдруг — некая экзальтация.

— Поясни.

— Ну, как бы… страх и восторг одновременно.

— Значит, правда влюбилась.

— Может быть.

Даша замотала головой.

— По семейной легенде, видите ли, они безумно любили друг друга.

— «Алеша, прости!» — пробормотал Валентин.

— Что?

— Марина повторяла в бреду.

— Да, мы боялись за ее рассудок. Серж привез ее из больницы прямо к моргу. Это было… — Он махнул рукой, а Даша заплакала. — Я не видел человека на таком последнем пределе, она даже плакать не могла, как мертвая. Однако сам обряд — отпевание, прощание — на нее подействовал, смягчил, что ли… В общем, она ожила. Ну, что еще?

Даша опять протянула руку ладонью вверх, словно бы восстанавливая равновесие справедливости. Боря посмотрел на нее с болью. И стало «сыщику» отчего-то жаль их, молодых и… обреченных. «Душещипательная чушь, — отмахнулся Валентин, — не очень-то я им верю».

— Да, я забыл про эпизод…

— Перестань скрипеть, — не выдержал Валентин.

— Что?.. Старое кресло, разваливается. — Боря замер. — Ну, гроб опускали в яму, и вдруг Марина сказала: «Не могу, уведи меня отсюда».

— Понятно, нервный срыв.

— Ага. Серж было дернулся, мы растерялись, она говорит: «Не надо, в толпе безопаснее». Так, Даша? С тех пор она его боится… то есть боялась.

— Кого?

— Кладбища.

— Что ж, чувство вины может выражаться и в такой болезненной форме, наверное. — Валентин задумался. — «В толпе безопаснее». Что, если она испугалась убийцы?

— Но к нам никто не подходил.

— А если он был в вашей толпе? Кто нес гроб?

— Серж, я, Дмитрий Петрович и костюмер из Алешиного театра. Падал мокрый снег, промозгло было, пусто.

Даша прервала повествование тем самым своим жестом. Юноша и без слов понимал ее и поправился:

— Да, неподалеку шли параллельные похороны с оркестром. Бессмертный Альбинони. Коммерсант наш тоже желал развернуться, но Марина попросила свести погребальные церемонии к минимуму.

В дверь деликатно постучали.

— Боренька! Даше лучше?

— Да, бабушка.

— Милости прошу к чаю.

— Сейчас!

— Я, пожалуй, поеду. — Валентин встал. — Даша, ты останешься?

Она поднялась, пошатываясь, принялась застегивать пуговицы шубки.

— Ничего не ест, — пожаловался Валентин, — отказывается. Ладно, попьем чаю. Да, Боря, чуть не забыл. Марина в бреду — ну, сотрясение — называла цифры: 3095.

— Что это значит?

— Знал бы — не спрашивал.

— Мне эта сумма ни о чем не говорит.

Шуточки маньяка

Валентин валялся на диване возле елки, бездумно созерцая ее радужно-зеленое царство. Деревце еще держалось, почти не опадая под покровительством пещерки, на сороковины удивлялись. И говорили, что обычно выбрасывают на другой день после старого Нового года.