– Пропуск есть? – спросила.

– Нет.

– Вот оно что.

Вынула из кармана ватника смятую пачку папирос, закурила новый «гвоздик».

– Что с тобой делать, просто не знаю, – сказала, глубоко затянувшись.

– И я не знаю, – сказала я.

Впервые мне ясно представилась вся необдуманность моего поступка. Надеялась на авось, и что же получилось? Все равно без пропуска мне в Москву никогда не попасть.

– Спрошу ка я дедулю, что нам делать, – сказала женщина.

– Кого? – переспросила я.

– Дедулю.

Она открыла дверцу кабины, позвала негромко:

– Дедуля, а ну давай сюда…

Щупленький, невысокий человек вылез из кабины. Повел на меня улыбчивым глазом, потом глянул на нее.

– Чего, тетя Лена?

– Что с нею делать, посоветуй…

– Сейчас, – живо отозвался дедуля. На вид ему было не больше, но и не меньше тридцати. Один рукав старенькой, застиранной гимнастерки подвернут под пояс. Наверно, воевал, оставил руку где то в бою, теперь, вчистую отвоевавшись, демобилизовался.

Тетя Лена неторопливо рассказала ему про меня. Он слушал ее, то поглядывая на меня, то на нее круглыми, веселыми глазами.

– А что, если мы ее возьмем с собой? – спросил он.

– С собой? – задумчиво повторила тетя Лена. Обернулась ко мне. – Если тебя застукают, то и мне не поздоровится, потому что везу без пропуска…

– А вдруг не застукают? – спросил дедуля и сам же ответил: – В самом деле, могут и не застукать…

– Конечно, ей без нас податься некуда, – все так же задумчиво продолжала тетя Лена. Долго стояла, не говоря ни слова, потом обернулась ко мне:

– Полезай в кузов, ложись в самом углу, поняла?

– Поняла, – радостно ответила я, взобралась на колесо, а с колеса прыгнула в кузов.

Тетя Лена и дедуля приехали в Спасск из Москвы за картошкой. В ту пору многие учреждения и заводы посылали своих снабженцев на машинах за картошкой в города и районы, не бывшие под немцем.

Дедуля работал в орсе номерного завода, там же шофером работала и тетя Лена, Елена Ивановна.

– Почему вы зовете его дедулей? – спросила я.

– За волосы, – ответила она. – Его у нас на заводе все так зовут.

Дедуля подмигнул мне, сдвинул бобриковую серую солдатскую ушанку набок, и я увидела совершенно белые, прямые волосы. И вправду дед дедом.

– Я с детства седой, – пояснил он мне. – Альбинос, что ли… – Подумал и добавил: – Ничего, и альбиносом жить можно, зато живой остался, правда, руку под Смоленском похоронил…

Мы ехали около двух суток. Ночами я менялась с дедулей, он садился в кузов, а я в кабину, рядом с Еленой Ивановной.

Она вела машину щегольски, как бы козыряя своим уменьем, ловкостью, четкими движениями смуглых, красиво вылепленных рук.

На дороге нам встретилось четыре контрольных пункта.

Мы их благополучно миновали, солдаты читали проездные документы, спрашивали, что за груз она везет в Москву, потом отпускали на все четыре стороны.

Каждый раз Елена Ивановна говорила:

– Наконец то! Пронесло!

И я понимала, она боялась за меня, ну, и, само собой, за себя, потому что, если бы меня нашли, ей бы тоже не поздоровилось…

– У меня и муж и сын на фронте, – призналась Елена Ивановна. – Оба на разных фронтах, сын на Кавказе, а сам – на Курской дуге. Уже раз был ранен, опять пошел воевать…

Разволновалась, быстро закурила свой «гвоздик», сказала:

– И все равно, если тебя найдут, ничего не поможет, и тебе и мне попадет на орехи…

Уже перед самой Москвой на контрольном пункте, как назло, попался особенно въедливый лейтенант.