Мало того что настойчиво светил фонарем прямехонько в лицо Елене Ивановне, пронзая ее острыми, молодцевато прищуренными глазами, мало того что несколько раз перечитал ее документы, шевеля губами, словно незадачливый ученик в школе, он еще пожелал взобраться в кузов.
Я лежала ни жива, ни мертва в своем углу, заваленная мешками с картошкой.
Спотыкаясь, он шагал по картошке.
– Вы, пожалуйста, поаккуратнее, – вежливо сказал дедуля. – А то своими сапогами всю картошку нам перемнете…
Лейтенант, не слушая его, шагнул дальше и упал.
Это меня и спасло. Хотя я и дала себе слово – лежать тихохонько, даже если он и наступит на меня, прямо вот так вот встанет и пойдет по мне своими сапогами, все таки было боязно, а вдруг не выдержу, вскрикну? Или он сам внезапно увидит меня?
К счастью, лейтенант раздумал шагать дальше, соскочил на землю. До меня донесся его голос:
– Скоро поедете…
Я прижалась лицом к доске, отыскала в ней крохотную дырочку. Прямо передо мной было лицо лейтенанта, словно из дерева вырезанное, с тяжелой челюстью, небрежно выбритым подбородком. На миг узкие, прищуренные его глаза встретились с моими глазами, я мгновенно отпрянула, мне показалось, что он увидел меня.
Машина тронулась. Я засмеялась от счастья.
Все. Теперь уже не будет никаких контрольных пунктов.
Впереди Москва.
Мы остановились в негустой роще. Елена Ивановна постучала мне в кузов. Я соскочила на землю.
Было уже темно, очень тихо.
Неясно белели в темноте высокие прямые березы. Елена Ивановна стояла возле машины, жадно курила. Дедуля, мечтательно закинув голову, глядел в ночное небо.
Я подошла к Елене Ивановне, стала рядом с нею.
– Жива? – спросила она.
– А как же. А что?
Она старательно втоптала окурок в землю.
– А то, что не знаю, как ты, а я натерпелась страху.
– Ну и лейтенант попался, – сказал дедуля. – До того вредный, такому бы начпродом быть или в столовой вкалывать, цены бы тогда не было…
– Его работа такая, – сказала Елена Ивановна.
Вздохнула, глядя на зубчатые ветви ели, растущей напротив нас.
– Как то там мои сейчас? Что с ними?..
Снова вынула новый «гвоздик», глубоко, с удовольствием затянулась.
– Мы сейчас где? – спросила я.
– К Удельной подъезжаем. Ты где живешь? – спросила она.
– На Шаболовке.
– Немного не по дороге, ну да ладно, довезем тебя до самого дома.
– Зачем? – воскликнула я. – Прекрасно доберусь сама.
Елена Ивановна усмехнулась.
– Слышь, дедуля, какая она у нас прыткая, хочет сама до дома добраться.
– В Москве нельзя ходить без ночного пропуска, – поучительно произнес дедуля. – Разве не слышала?
Я не ответила ему.
Родной, любимый мой город был рядом, рукой подать. Еще немного, самую малость, и я буду у себя дома, открою свою дверь и непременно, наверняка выну из ящика папины письма.
А может быть, папа дома? Вдруг по какой нибудь причине его демобилизовали? Или у него командировка на несколько дней? Или маленький отпуск? И так бывает.
Елена Ивановна молча смотрела на меня, словно понимала мои мысли.
– Никогда вас не забуду, – сказала я.
Она усмехнулась.
– Забудешь.
– Нет, не забуду.
Она настойчиво повторила:
– Забудешь. В жизни столько разных людей встречается, всех не упомнишь.
Круто оборвала себя, решительно взобралась в кабину.
– Поехали, мне еще домой в Карачарово ехать и дедулю в Лосинку везти.
Машина снова тронулась. С каждой минутой Москва становилась ближе; казалось невозможным, невероятным, удивительным, что еще через какой нибудь час, не больше, я буду у себя, на Шаболовке. |