Жанна была до такой степени одержима честолюбивыми замыслами, что остановить ее было невозможно.

Я спросила:

– Неужели ты бы согласилась с утра до вечера ходить на одну и ту же картину? Не надоело бы?

– Мне бы никогда не надоело бы смотреть на саму себя.

– Тогда возьми зеркало и глядись в него целый день.

– Сравнила! Кино – это тебе не зеркало.

– Значит, ты считаешь, что тебе никогда не надоест с утра до вечера упиваться своей красотой на экране?

Она посмотрела на меня.

– Да, – сказала серьезно. – А разве нельзя упиваться своей красотой?

– Нет, почему же, – ответила я, потому что в конце концов что еще я могла ответить?

Тамара вернулась поздно вечером, усталая и сердитая, Жанна кинулась к ней, заслышав, как Тамара открывает дверь.

– Ну как? Все в порядке?

Тамара раздраженно ответила:

– Да ну их всех в болото!

– Нет, вы только скажите, да или нет? Будете сниматься? – не отставала Жанна.

– Не буду, – сухо уронила Тамара.

– Правда? Не будете? Почему? А мы то думали, теперь вы станете знаменитой звездой!

– Как же, жди, – ответила Тамара.

Прелестное лицо ее покрылось гневным румянцем.

– Собралось там в одной комнате мужиков пять и стали меня со всех сторон оглядывать, совсем как Мишку твоего на выставке, только что в зубы не глядели, и приказывают наперебой: повернитесь в профиль, улыбнитесь, закройте рот, опустите голову, пройдитесь…

– Ну и что с того? – удивилась Жанна.

Тамара, не отвечая, продолжала дальше:

– Потом предлагают показать испуг, радость, страдания, счастье, ну и так далее.

– Как показать? – спросила Жанна.

– Изобразить, как умею. Спрашивают меня: если пожар, что будете делать? Я говорю: первым делом мать вытащу из комнаты. А потом? А потом вызову пожарную команду. Не годится, говорят, надо показать, как вы бегаете, собираете свои вещи, а огонь догоняет вас. Я говорю: у меня и собирать то особенно нечего, я сначала мать должна спасти…

– Я бы тоже маму сначала спасала, – сказала я.

– Потом просят: покажите, как вы рады, что выиграли по займу сто тысяч?

– Показала? – спросила Жанна. – Я бы, наверно, сразу не поверила, а потом начала бы прыгать…

– Я не стала прыгать, – мрачно ответила Тамара. – Я надела пальто и говорю им: все, пока, я домой…

– Так прямо и сказала? – ахнула Жанна.

– Так и сказала. Так что можешь не сомневаться, не быть мне знаменитой кинозвездой, – ни Любовью Орловой, ни Михаилом Жаровым!

– Михаил Жаров – мужчина, – несмело поправила я Тамару.

– Все равно, мужчина он или… мне никогда не быть на его месте. И на студию я больше ни ногой!

Когда мы остались вдвоем, Жанна заявила авторитетным тоном:

– Они ее сами не взяли.

– Почему не взяли?

– Нефотогенична.

– Кто? Тамара? При ее то красоте?

– Это бывает, – все так же авторитетно продолжала Жанна. – В жизни человек довольно смазлив, вроде Тамары, а в кино выходит плохо. И потом, она уже немолодая.

– В двадцать один год?

– Для кино это много. Как думаешь, сколько лет было Джульетте?

– Не думаю, а знаю – четырнадцать.

– Наша ровесница, одним словом. Поняла?

– Ничего не поняла.

– Чего же тут непонятного: Джульетта впервые полюбила в четырнадцать, это, если хочешь знать, – возраст любви.