В комнате было темно, но когда Дортмундер включил свет за дверью, одинокая лампочка под алюминиевым абажуром, висящая на длинном черном шнуре, давала достаточно света, чтобы рассмотреть все, что нужно.

Дортмундер прошелся по комнате и сел на стул, который стоял прямо напротив двери — подарок за то, что пришел первым. Он кинул несколько кубиков льда в бокал, налил коричневой жижи и откинулся на спинку стула в ожидании остальных.

Все, что Дортмундер знал о праздниках, — это то, что это лучшая возможность улучшить ваш багаж.

5

Дортмундер оставил дверь открытой, что оказалось позже очень кстати. Не самый лучший вид: противоположная стена коридора, построенная много лет назад, скорее всего из остывшей лавы, возможно даже с некоторыми формами жизни в маленьких щелочках; но открытая дверь позволяла увидеть следующего посетителя.

По-другому он не мог сделать. Держа в обеих руках: бокал пива («здесь», «8 унций») в правой, наполовину полную солонку с металлической крышкой в левой, он не рискнул закрыть дверь, потому что для этого, как минимум, нужно было повернуть круглую ручку на пол оборота влево. Просыпать соль — к неудаче, это все знают, а пролить пиво — к еще большей неудаче.

Счастливый обладатель этих предметов, рыжеволосый парень с веснушками на тыльной стороне рук, одарил Дортмундера кислой миной:

— Ты первый пришел.

— Привет, Стэн, — поздоровался Дортмундер. — Ты как раз вовремя.

Стэн подошел к столу и сел по правую сторону от Дортмундера, что означало, что он все равно, хотя бы на три четверти, имел обзор двери. Поставив на стол свое пиво и соль, он сказал:

— Я бы приехал вовремя, я заранее выехал, так как знал, что на автомагистрали Бруклин-Квинс с движением плохо, но они начали делать велосипедную дорожку…

— Прямо на автомагистрали Бруклин-Квинс? — спросил Дортмундер. — Это невозможно. Самая медленная машина развивает скорость в два маха. Как туда можно пустить велосипеды?

— Велосипедную дорожку, — поправил его Стэн. — Борцы за окружающую среду счастливы, у них теперь будет велосипедная дорожка, индустрия строительства в работе, у них появилась бесполезная работа в профсоюзах, и если «зеленые» могут быть счастливы, то сейчас, как никогда. На Ван Уик тоже все плохо, там кладут монорельс.

— Понятия не имею, что происходит с Нью-Йорком, — вздохнул Дортмундер.

Стэн понимающе кивнул. — Хочешь знать, что происходит с Нью-Йорком? — спросил он. — Я тебе расскажу, что делать. Пойдешь в магазин старых журналов, и посмотри на обложки научно-фантастических журналов 30-х годов. Вот что происходит с Нью-Йорком. Так или иначе, я понял, что старые улицы выглядят нормально, позже я проедусь по Флэтбуш авеню, поеду на Манхэттен по той дороге. Я как-то включил «1010 Уинс», радио станция, где говорилось: «Уделите нам двадцать две минуты, и мы подарим вам весь мир». А как насчет показать демонстрацию на Флэтбуш и Атлантик? Это считается частью мира?

— Демонстрацию? — спросил Дортмундер.

— Люди хотят, чтобы Лонг-Айленд вышел из штата Нью-Йорк, — пояснил Стэн и пожал плечами, словно все уже давно об этом знали, но прежде, чем на него посыпались последующие вопросы от Дортмундера, в комнату вошел Энди Келп, он был с пустыми руками, а за ним вошел Честер Фэллон, который нес бокал пива, почти как у Стэна, только без соли.

Они оба быстро оценили ситуацию, но Келп был быстрее, он скользнул на стул слева от Дортмундера, оставив для Честера наполовину доступный вид на дверь слева от себя, и, когда он потянулся за бутылкой бурбона и вторым стаканом, он сказал:

— Тини будет через минуту.