— Я буду у вас через три минуты. — Переключившись на общий канал, она сказала: — Ну вот и все, девочки и мальчики. Это война!

Когда она отдала приказ контратаковать, на передовых позициях уже загремели первые взрывы.

62

Стрелок Джонстон М'боте относился к тому типу людей, что движутся по жизни как паровозы — по прямой. Будучи олицетворением предопределенности, эти люди к тому же совершенно неспособны это осознать и с грохотом несутся мимо бесчисленного множества других жизней, стоящих на обочине и приветствующих гордый экспресс. Поезд живет одним движением вперед, ни о чем не задумываясь, ни о чем не беспокоясь, а придорожные зеваки знают, куда мчится поезд. Они знают, куда ведут пути. Вот и госпожа Януария М'боте, едва поглядев на уродливого, неприглядного младенца, своего седьмого сына, лежащего руках у медсестры, сразу поняла, что независимо от его действий или бездействия ему суждено стать вторым подбрюшным стрелком на боевой машине парламентариев в битве при Дороге Отчаяния. Она увидела, куда ведут пути.

В детстве Джонстон М'боте был невелик ростом, и с тех пор не особенно вырос, то есть имел как раз подходящий размер, чтобы сидеть, скорчившись, в подбрюшной башне, подвешенной к телу шагающей машины, как одинокое яйцо. Голова у него была круглая, сплюснутая на макушке, как раз по форме армейского шлема; нрав он имел нервный и порывистый («шнеллер» на жаргоне военных психологов) — десять из десяти для своей специальности; длинные и тонкие — почти женские — руки как нельзя лучше подходили к довольно сложной системе управления огнем новейшей 27 модели тахионного орудия. И, наконец, его интеллект был настолько щеляст, что ему не светила ни одна профессия, требующая хотя бы самого слабого отблеска творческого начала. Джонстон М'боте, один из самых совершенных в истории человечества подбрюшных стрелков, был обречен изначально.

Джонстон М'боте нисколько об этом не беспокоился. Он отрывался на всю катушку. Свернувшись, будто эмбрион, в гремящем, раскачивающемся и воняющем маслом металлическом пузыре, он таращился сквозь амбразуры на несущуюся под ним пустыню, поливая развороченную песчаную поверхность очередями из крупнокалиберного пулемета. Эффект превосходил все самые смелые ожидания. Он дождаться не мог, когда можно будет опробовать пулемет на людях. Он извернулся и посмотрел в объективы дальновизора. Чертова прорва красной пустыни. Ноги сгибались и разгибались, боевую машину мотало туда–сюда. Стрелок Джонстон М'боте крутился в своем стальном яйце и боролся с неодолимым желанием нажать маленькую круглую кнопку, расположенную прямо перед глазами — гашетку большого тахионного бластера. Его особо предупредили о недопустимости нецелевого использования этого оружия: оно буквально пожирало энергию, а кроме того, командир не был уверен, что Джонстон М'боте по ошибке не отстрелит машине ноги. Топ–топ, кач–кач. Когда‑то его дядюшка Асда имел верблюда; разболтанный аллюр боевой машины напомнил ему о поездках на этой злонравной твари. Джонстон М'боте шагал на войну в двадцатиметровых сапогах и с мощным свингом оркестра Гленна Миллера в обоих наушниках. Он дергал плечами и тыкал указательными пальцами в воздух — вверх–вниз, вверх–вниз; единственный танец, который можно станцевать в подбрюшной башне боевой машины четвертой модели. Если это война, подумал Джонстон М'боте, то война ужасна.

Армейский сапог производства комании «Хэммонд и Тью», Новый Мерионедд, трижды ударил в крышку потолочного люка: бум–бум–бум, аккомпанирую приглушенному потоку оскорблений, извергающемуся сверху. Стрелок Джонстон М'боте перещелкнул тумблер на радиоселекторе. — … Медвежонку, Папа–Медведь Медвежонку, какогодьяволатытамвытворяешьнезнаешьчтоличтомынавойнедолбаныйтупойсу… пеленг на цель ноль точка четыре градуса, склонение пятнадцать градусов.