— Ништяк выстрел, Медвежонок! В натуре ништяк!

Стрелок Джонстон М'боте одновременно ухмыльнулся и сплюнул — уникальная, свойственная только ему способность — один из тех фокусов, которые никто не может повторить из брезгливости.

— Да ерунда. Просто прицелился в нужный момент в нужное место. Эй! — Его блуждающий взгляд засек движение на крохотном монохромном мониторе. — Эй, а вон чучело драпает!

— Ох, да пусть ее…

— Но это же враг! Я хочу застрелить ее.

— Полегче с бластером, Медвежонок, того и гляди, отстрелишь нам ноги.

— Да черта лысого я отстрелю, — сказал Джонстон М'боте в раздражении.

Он выместил недовольство на фасаде чайной «Новый Парадиз», всаживая в него снаряд за снарядом из 88–миллиметровой пушки, пока Папа–Медведь (на самом деле субкоммандер Габриэль О'Бирн) не отчитал его за бессмысленный расход боеприпасов. После этого он принялся яростно чесаться, запуская руки глубоко под вонючую униформу, а боевая машина Т21 «Восточное Просветление» зашагала в направлении схватки у ворот Стальграда; по пути ее двухчасовая нога — совершенно случайно и безо всякого злого умысла — расплющила в лепешку половину дома и жену господина Сталина.

— Эй, там внизу какой‑то чувак! — Джонстон М'боте хорошо видел его сквозь амбразуры подбрюшной башни — забавно укороченный ракурсом господин Сталин в бессильной ярости грозил кулаками боевой машине, только что растоптавшей его жену, с которой он прожил двадцать лет.

— Чего?

— Чувак там внизу, Папа–Медведь.

— Похоже, ты только что разнес его дом, Папа–Медведь, — прокаркал из поднебесных чертогов верхней башни Мама–Медведица. Джонстон М'боте знал Маму–Медведицу только как вечно раздраженный голос в шлемофоне. Он ни разу его не видел, но подозревал о существовании какого‑то соперничества между первым бомбардиром и командиром машины. Да вот если подумать, он ведь и командира никогда не видел.

— Чего–чего? — переспросил Папа–Медведь.

— Чувак, вон он, внизу, на огороде, — сказал Джонстон М'боте, находящийся в самом выгодном положении, чтобы увидеть во всех подробностях, что сейчас произойдет. — Знаешь, я думаю мы могли бы быть… маленько поосторожнее, что ли, как ты сам мне всегда говоришь… Ох. Ну ладно.

— Что, Медвежонок?

— Ничего, Папа–Медведь.

Т27 «Восточное Просветление», Папа–Медведь, Мама–Медведица и Медвежонок шагнули на Зеленую Улицу, унося с собой незадачливого господина Сталина в виде пятна на двухчасовой ноге.

— Святая Катерина! Ты понимаешь, что ты наделал? — взвизгнул Мама–Медведица и принялся так долго и нудно объяснять командиру, что он наделал, что Джонстон М'боте отключился и погрузился в пальцевый танец под «Серенаду улицы Томбола» Хэмилтона Боханнона и его Ритмических Тузов. Война снова пошла в кайф.

Кайф лупил из пушки по баррикадам из набитых песком мешков, кайф нагонял удирающих партизан и испарял их одним зззапом тахионного бластера, кайф перекрывал страх, пока он слушал в прямом эфире, как умирает экипаж Т32, «Персик Авессалома», не сумевший разобраться с целями.

— Я тебе говорю, там никого нет!

— Должен быть!

— Компьютер говорит…

— В жопу компьютер!

— Сам пошел в жопу!

— Вот, смотри! Я был прав, там былгрзггмммстфугхзззсссс… — И Т32 «Персик Авессалома» принял на борт полный заряд полеизлучателя от пацана из Армии Родной Земли, которого Папа–Медведь, Мама–Медведица и Медвежонок тут же превратили в кровавое облако, нашпигованное металлическими осколками.