Нетерпеливым движением подхватив два тяжелых, подбитых мехом плаща, Сен-Жермен перекинул их через руку и уже потянулся к тючку, когда за спиной его послышался легкий шелест.
В дверях стоял Сгий Жел-ри.
— Я говорил, что увижусь с тобой до отъезда.
— Да, говорил, — улыбнулся Сен-Жермен. — Но я думал, ты выйдешь во двор.
— Нет. Мне приятней проститься с тобой в тишине, чем среди сутолоки и суеты, натыкаясь на недовольные взгляды. Настоятель после вчерашнего просто кипит, есть и другие. — Мальчик медленно пересек комнату и, зевнув, опустился на возвышение. Выглядел он неважно, под глазами пряталась синева.
— Ты отдыхал в эти дни? — Сен-Жермен сел на скамью, сочувственно посматривая на гостя и внутренне возмущаясь, что фанатичным монахам не приходит в голову его поберечь.
— Очень мало. Все празднества одинаковы. — Сгий Жел-ри сонно сморгнул и выпрямился, пытаясь взбодриться. — У меня есть кое-что для тебя.
— Для меня? Но мне ничего не нужно. Я и так загостился у вас.
— Не возражай. Я все обдумал и сделаю то, что хочу. — Мальчик порылся в складках своего широкого одеяния. — Это не от ламасерии. Это моя собственность и мой дар тебе. — В худенькой детской руке поблескивала небольшая статуэтка богини Тары — бодхисатвы Сгроль-ма Дкар-мо. Богиня сидела на корточках, воздев левую руку над головой и простирая правую к людям. На лбу, ладонях и даже на подошвах ее босых ног виднелись нарисованные синей краской глаза, символизируя чистоту помыслов бодхисатвы.
— Искупительница, — прошептал Сен-Жермен, принимая у мальчика статуэтку. Грудь его стеснило волнение, он вспомнил маленькую молельню, ночь и детские, сложенные чашей ладони…
— Пусть она будет с тобой, — сказал Сгий Жел-ри, вставая. — Мы ведь уже не встретимся в этой жизни. У тебя будет повод вспоминать обо мне.
— Для этого мне не нужна бронзовая отливка, — с нежностью в голосе возразил Сен-Жермен.
— Все равно забери ее. — Сгий Жел-ри поклонился. — Я мог бы сказать: «Пусть не знает зла твоя карма!» — но это не твой путь. Я желаю тебе обрести то, к чему ты стремишься. — Он поклонился еще раз. — Прощай.
— Примешь ли ты что-нибудь от меня? — спросил Сен-Жермен, лихорадочно соображая, что подходящего может найтись в его дорожном тючке.
— Нет. Ты больше ценишь вещи, чем я. — С этими словами девятилетний мудрец повернулся и вышел из кельи.
Восходящее солнце усыпало снежный покров мириадами сверкающих бриллиантов, и это великолепное зрелище так восхитило путешественников, выезжающих из ворот ламасерии Бья-граб Ме-лонг йе-шиз, что оглянулся на монастырские стены лишь один человек… Впрочем, прощальный жест его не получил ответа.
* * *
Письмо купца из Герата к своему зятю в Раа.
Чаша терпения всемилостивейшего Аллаха переполнилась, дорогой Кхуд. Нетвердых в вере людей ждет страшная участь.
До сих пор карающая десница его обрушивалась на тех, кто живет к востоку от нас, и мы в гордыне своей полагали, что тамошние народы платятся за свою нечестивость.
Мы слышали о монголах, но не придавали слухам значения. |