— Тогда, быть может, вы присоединитесь ко мне? Я бы хотел прогуляться по саду. — Сен-Жермен выпрямился и одернул камзол. Что бы ни собирался сообщить ему Джаминуйя, лучше, если он сделает это не здесь.

     — По саду? Да, там гораздо приятнее. Поэзия — это воистину дыхание естества. И разговор о ней подобает вести, удалившись от рукотворных роскошеств. — Джаминуйя толкнул неприметную дверцу в стене. — Вот вам и выход. Ближайший из всех.

     И самый разумный, внутренне усмехнулся, переступая порог, Сен-Жермен.

     Раджа Датинуш утратил большую часть богатств своих предков, но никакое золото мира не добавило бы великолепия парку, окружавшему прячущийся в горной ложбине дворец. Город отсюда был совершенно не виден, взор ласкали мощные купы многолетних деревьев и поросшие пышным кустарником, розоватые от закатного солнца холмы.

     Поэт глубоко вздохнул.

     — Вот аромат, который я предпочел бы любым благовониям, — заявил гораздо громче, чем надо бы, он.

     — Восхитительно, — подтвердил Сен-Жермен, пряча ироническую усмешку.

     — Сколь прекрасны цветы, к которым мы приближаемся, — провозгласил Джаминуйя, спускаясь по тропке к ручью. — Слушайте, — пробормотал он вполголоса, — мне стало известно, что многие слуги в доме Падмири подкуплены и усилия по меньшей мере одного из шпионов направлены на то, чтобы скомпрометировать вас.

     Сен-Жермена новость не взволновала.

     — Благодарю. В первое я почти верю. Раджа не может оставить сестру без присмотра. Что до второго, то я — маленький человек. Скомпрометировать меня трудно, да и зачем бы?

     Джаминуйя остановился возле разросшегося куста. Его нежно-розовые цветки были поразительно мелкими, однако их одуряющий запах заполнял, казалось, собой всю округу и долетал до небес.

     — Посмотрите, какая прелесть. Радже нравятся цветы покрупней. Я же люблю такие вот ноготки за их непритязательность и недолговечность. — Он оглянулся и сквозь зубы добавил: — Вряд ли тут кто-то есть. И все же говорите потише.

     Сен-Жермен равнодушно кивнул. Нет, он не думал, что поэт его провоцирует, но на всякий случай спросил:

     — Почему вы так беспокоитесь обо мне, Джаминуйя?

     Поэт одарил его испытующим взглядом.

     — Вам нужен ответ?

     — Конечно. — Сен-Жермену понравилась реакция собеседника. Чтобы скрыть это, он повернулся к Джаминуйе спиной, наблюдая, как чудное розовое свечение, заполонившее парк, постепенно делается янтарным.

     — Прекрасно. Я вам скажу. — Джаминуйя, судя по тону, был не на шутку рассержен. — Во-первых, вы мне симпатичны. Во-вторых, Падмири — мой друг, и своей неосторожностью вы можете ее подвести. А в-третьих… Тут, правда, речь уже не о вас… — Он снова понизил голос. — Я опасаюсь, что за всем этим стоит Тамазрайши.

     Поэт сорвал три цветка, один воткнул в свою шевелюру, а два оставил в руке и двинулся по садовой дорожке.

     — Когда три года назад разразилась резня, я чуть не сошел с ума. Я думал, что люди уже не вернутся к своим мирным занятиям и будут жить, истребляя друг друга. Теперь же, когда этот кошмар затевается сызнова, когда кругом расцветают козни и ложь, я делаю все возможное, чтобы предотвратить надвигающуюся беду.