– Бросаешь отца и бежишь?

– Ничего, он не пропадет, – отмахнулся Вадим, вытаскивая рюкзак. – И вы напрасно приехали спасать Вилора Петровича, он сам здесь со всеми справится. А я не бегу – просто уезжаю на БАМ, глянуть, как там дорогу строят. Небось не так, как отец!

– Ты на отца не греши! – резко оборвала Валентина Сергеевна. – Он прекрасный специалист, его ценят…

– Вы не защищайте! – перебил Вадим. – Этот специалист деньги в землю зарывает, и хоть бы ему что…

– Кто тебе позволил судить отца? – глухо спросила Валентина Сергеевна. – Не думала я, Вадим, что ты такой…

– Я не сужу, теть Валь. Я просто не хочу делать ненужную работу. – Вадим поднял рюкзак и начал укладывать вещи. – Может, в ней есть какие-то высшие соображения, но я их не вижу, не понимаю… Оттого и на БАМ хочу посмотреть.

Вадим задумался и сосредоточенно свел брови, отчего жесткие волосы на широколобой голове, казалось, стали еще жестче, а от висков к затылку вздулись крупные, узловатые вены.

– Теть Валь, займите рублей двести, – вдруг попросил он, – я у отца искал – нету. Спрятал, что ли… Да, у меня кроме совести, нет еще и денег… Я заработаю – отдам. Вышлю по почте.

– Не дам, – отрезала Валентина Сергеевна. – Ты собрался начинать новую жизнь с рассветом. А новое с долгов не начинают.

– Ладно, не надо мне ваших денег, – после паузы проронил Вадим, – и у отца брать не стану… Часы Ленке отвезете? Они не тяжелые и в чемодан влезут… Это для нее часы. Она любит смотреть, как маятник ходит.

…О судьбе Петра никто ничего толком не знал. В отделе изысканий железных дорог Астаховой сказали, что Петра уволили с «волчьим билетом» и он будто уехал куда-то на Дальний Восток. Отчаявшись, Валентина Сергеевна поехала в Москву, к Михаилу. Тот самый студент-старшекурсник, вербовавший рабочих в экспедицию на Кавказ, тот самый человек, из-за которого когда-то так резко изменилась и определилась вся жизнь Валентины Сергеевны, работал в головном институте Гидропроекта начальником отдела. Он мог и не знать ничего о Петре Смоленском, но он мог успокоить или в крайнем случае что-то выяснить. Михаил Александрович слышал о событиях на Трансполярной и обещал узнать подробности. Через три дня Михаил вызвал ее из гостиницы к себе домой.

– Мне посоветовали не соваться в это дело, – сказал он, – но я кое-что узнал… Петра Георгиевича обвинили в перерасходе средств на изыскания участка магистрали, которые он проектировал… Сама понимаешь, война только что кончилась, в стране разруха, голод…

На фронте Михаилу оторвало левую руку по локоть. Протеза не было, и рукав пиджака мотался по сторонам в такт широким, солдатским шагам Михаила. Взгляд Валентины Сергеевны сам собой приковался к пустому рукаву, в котором, как ребенок в пеленках, жила и шевелилась культя.

– Перерасход, насколько мне известно, произошел за счет увеличения буровых и горных работ, – говорил Михаил. – Эксперты выясняют обстоятельства, проверяют, но, по-моему, уже безнадежно… Вся надежда, сможет ли Петр Георгиевич доказать, обосновать этот перерасход. В наше время это сделать, думаю, очень трудно… Лет через десять-пятнадцать он бы смог. Разруха, Валенька, а по ней и мерить приходится…

– Я докажу! – Валентина Сергеевна сжала кулаки. – Мне известно все на магистрали! Я хорошо знаю геологию района. Там вечная мерзлота, там особые условия…

Он долго и внимательно разглядывал ее лицо, руки, о чем-то думал, щурился и наконец, спрятав пустой рукав в карман, тихо спросил:

– Любишь его?

– Люблю…

Михаил вздохнул, отвернулся, а Валентине Сергеевне на мгновение вспомнился Кавказ, белые вершины пиков впереди и осыпающаяся под ногами обомшелая щебенка, вспомнилась крепкая рука Михаила, когда он помогал ей взобраться на очередной подъем, та рука, которой сейчас не было…

– Попробуй, – сказал Михаил.