Они были полностью одеты и стремились как можно быстрее сойти вниз. Отправились все вчетвером, и по дороге Джим объяснил, что он задумал, а Брайен засвидетельствовал свое одобрение. Энджи поначалу высказала легкое сомнение, а Геронда принялась выискивать просчеты и опасности в плане. Однако все возражения натыкались на твердую решимость Брайена, которую лучше всего можно было выразить в словах: «Это мой долг, и я его исполню!»

Они вошли в зал и двинулись к своим местам, обо всем договорившись. Брайена и Геронду отвели к столу внизу, а Джима и Энджи, как и вчера, пригласили за высокий стол.

К большому удовольствию Джима, в это особенное для них Рождество они сидели вместе. То, что они рядом, означало, что Энджи обязательно услышит слова Геронды, которая подойдет к Джиму с сообщением от Брайена – сообщение, конечно, предназначалось не только для ушей Джима, – и это позволит разумно объяснить всем, почему Джим в сопровождении Энджи и Геронды должен незамедлительно поспешить к Брайену.

Как и вчера. Агата Фалон сидела рядом с графом. Во время разговора слышался только ее голос, льстящий этому благородному и еще нестарому человеку.

Граф, казалось, был на седьмом небе. Вино уже оказало свое действие, а возможно, он просто на время забыл о боли в локте, пострадавшем при падении с лошади. Трость с набалдашником была прислонена к стулу. Графу было тяжело не только передвигаться, но и просто председательствовать за столом.

Приятная полная леди в летах, которая вчера сидела по левую руку от Джима, вновь оказалась рядом. Она с удовольствием поведала Джиму и Энджи об основных событиях, ожидавшихся во время парадного обеда.

Они увидят представление, изображающее морской бой, окончившийся победой над французским флотом при Слуйсе. Граф, который тогда был значительно моложе и, несомненно, подвижнее, проявил себя в этой битве героем. Представление состоится в конце обеда. Между тем, как отметили Джим и Энджи, между двумя длинными столами уже показали свое искусство фокусники. За ними должны были последовать на время перемены блюд акробаты. Музыканты, усевшиеся на возвышающейся справа галерее, пиликали, дудели и тренькали на своих инструментах, хотя большинство гостей, казалось, не обращали на них внимания.

Ирландская арфа тоже была здесь, но ее глубокие то печальные, то счастливые звуки, так любимые Джимом, терялись среди других инструментов. Джим мысленно вздохнул – у него было много поводов для огорчения; Энджи и пожилая леди заговорили через голову, и он отклонился, давая им возможность видеть друг друга. Джим был не расположен к беседе.

Женщины не только весело болтали, но успевали при этом выпивать и закусывать. Джим тоже ел, но от вина воздерживался. Он с огорчением отметил, что Энджи ведет себя за средневековым столом гораздо естественнее, чем он. Где и когда она этому научилась, Джим не мог даже вообразить. Дома, в Маленконтри, они пользовались ложками и вилками. Джим считался магом, и мог делать что хочет; Энджи, будучи его женой, следовала его примеру. Поэтому они обычно ели, как в двадцатом веке, лишь иногда уступая застольным привычкам средневековья.

Здесь не имелось вилок, и гости пользовались своими ножами, висевшими на поясе, чтобы отрезать кусок мяса или другой закуски, хотя еду обычно подавали уже разрезанной, как и другую твердую пищу, которую раскладывали на подававшихся каждому толстых ломтях хлеба. Ложками пользовались, только когда ели жидкую пищу, как правило соусы, которыми повара четырнадцатого столетия особенно гордились.

Джим научился пользоваться за столом кинжалом, почти как все обитатели четырнадцатого века, но сложность заключалась в том, что, отрезав что‑то, надо было подцепить пищу из общего блюда, как можно изящнее снять кусок кончиками пальцев и отправить в рот. Если пальцы запускали слишком глубоко в соус, соседи косились, а слуги подходили с водой и полотенцами, чтобы невежа смыл с рук остатки жира.