И добавляет уже мягче:

— Мы вместе навестим офицера Берга. Вместе поговорим с ним. Подожди, пока я вернусь.

Повесив трубку, иду в гостиную — ждать. Опускаюсь на бархатистый диван и вытягиваю ноги. Если закрою глаза, то, наверное, усну. Сказываются тревога и усталость. Чувствую себя истощенной. Глаза закрываются сами собой.

И тут же распахиваются.

Меня пугает шум у входной двери — она содрогается.

Твержу себе, что это просто ветер.

Но затем раздается скрежет ключа в замке.

После нашего с Уиллом разговора прошло минут десять-пятнадцать, не больше. За это время он только-только добрался до материка, не говоря о том, чтобы дождаться, пока выйдут все пассажиры, и сесть на обратный рейс. Он не успел бы ни доплыть до острова, ни добраться домой от причала.

Это не Уилл. Кто-то другой.

Я медленно отодвигаюсь от двери, ища, где спрятаться. Но не успеваю сделать и пары шагов, как дверь резко распахивается и отлетает назад от резинового ограничителя. В прихожей появляется Отто. Рюкзак на плече, волосы припорошены снегом. Он весь белый от снега. Щеки покраснели от холода. Кончик носа тоже красный, все остальное бледное.

Сын захлопывает за собой дверь.

— Отто, — выдыхаю я, застыв на месте и прижав руку к груди. — Что ты здесь делаешь?

— Заболел.

Да, он выглядит осунувшимся, но не факт, что больным.

— Из школы никто не звонил. — По идее, школьная медсестра должна была позвонить и сообщить, что мой сын заболел, после чего я поехала бы за ним. Но этого не было. — Медсестра просто отправила тебя домой? — Я злюсь, что она позволила ребенку уйти из школы посреди учебного дня, и в то же время мне страшно: меня тревожит выражение лица Отто. Сын не должен быть сейчас дома. Почему он здесь?

Отто заходит в комнату.

— Я не отпрашивался. Просто ушел.

— Ясно. — Чувствую, как мои ноги сами отступают на дюйм.

— На что ты намекаешь? Я же сказал, что заболел. Ты мне не веришь?

Такой враждебный тон… это совсем не похоже на Отто.

Сын смотрит на меня, стиснув зубы и выпятив подбородок. Приглаживает волосы ладонями и сует руки в карманы джинсов.

— И что у тебя болит? — Я начинаю чувствовать тяжесть в животе.

Отто делает еще шаг навстречу.

— Горло.

Его голос совсем не хриплый. И он не прижимает руку к горлу, как делают, когда оно болит. Хотя, возможно, говорит правду. Сейчас у многих фарингит или грипп.

— Отец скоро приедет, — зачем-то выдавливаю я.

— Нет, — голос сына леденяще-спокоен. — Папа на работе.

— Он отменил занятия. — Я снова отступаю назад. — Возвращается домой. Скоро будет здесь.

— Почему?

Я продолжаю незаметно пятиться и упираюсь спиной в каминную полку. Вру Отто, что Уилл тоже чувствует себя неважно:

— Он поехал назад, как только добрался до материка. — Я смотрю на часы. — Должен быть дома с минуты на минуту.

— Нет, его не будет, — говорит Отто тоном, не терпящим возражений.

Делаю глубокий вдох и медленный выдох.

— Ты о чем?

— Паромы задерживаются из-за шторма. — Он снова откидывает рукой волосы.

— А ты как добрался?

— Мой паром ушел последним.

— А…

Теперь мы заперты наедине, пока не восстановится сообщение с материком. Сколько времени это займет? Странно, почему Уилл не позвонил и не сказал о задержке паромов.