Я резко втягиваю воздух, ломая голову, только ли одна Имоджен в нашем доме способна на убийство. Не хочется об этом думать, но я не могу остановиться.

— Или это Отто? — И тут же жалею о том, что ляпнула. Хотелось бы загнать эти слова обратно в голову — там им самое место.

— Ты же не всерьез… — произносит Уилл.

Конечно, мне не хочется всерьез обдумывать такой вариант. Не хочется даже на секунду предположить, что Отто может убить. Но такой вариант не исключен, потому что довод тот же: кто способен сделать что-то один раз, может это повторить.

— А как насчет склонности Отто к насилию?

— Нет у него никакой склонности к насилию. Ты же знаешь, Отто и мухи не обидит.

— Но откуда тебе знать, что случилось бы, если б его не застукали с поличным? Что он не причинил бы вред одноклассникам, если б тот ученик не сдал его?

— Мы не можем знать наверняка. Но я предпочитаю верить, что наш сын не убийца. А ты, Сэйди?

Уилл прав: Отто не сделал ничего плохого никому из ребят в своей прежней школе. Но у него были намерение, мотив, оружие. Он нарочно пронес в школу нож. Неизвестно, что бы произошло, если б его план не раскрыли вовремя.

— Почему ты так уверен?

— Потому что я хочу верить в лучшее. Потому что я отказываюсь думать, что Отто мог отнять чью-то жизнь, — говорит Уилл.

Меня переполняет странная смесь страха и чувства вины — даже не знаю, что сильнее. Страх, что Отто мог убить женщину? Или угрызения совести за то, что допускаю такой вариант?

Речь о моем сыне. Способен ли мой сын на убийство?

— Ты не согласна, Сэйди? Ты правда думаешь, что Отто мог убить Морган? — спрашивает Уилл. Мое молчание и неуверенность говорят сами за себя. Я молча признаю: Отто действительно мог убить Морган.

Уилл шумно выдыхает. Он явно рассержен и говорит отрывисто.

— Поступок Отто никак не тянет на попытку убийства. Ради всего святого, ему всего четырнадцать. Он ребенок. Действовал в порядке самообороны: постоял за себя единственным доступным ему способом. Сэйди, ты мыслишь нелогично!

— А если логично?

— Нет, нелогично, — мгновенно реагирует Уилл. — Отто просто постоял за себя, потому что больше никто за него не заступился.

Муж замолкает, хотя я чувствую: он не все сказал. Например, что Отто взял все в свои руки из-за меня. Потому что я палец о палец не ударила даже после того, как сын рассказал мне об издевательствах. Потому что не слушала его. В школе есть горячая линия для борьбы с буллингом. Я могла позвонить и оставить анонимную жалобу или позвонить учителю и пожаловаться не анонимно. Но я ничего не сделала. Проигнорировала Отто, пусть даже непреднамеренно.

Уилл пока не обвиняет меня прямо, но я чувствую упрек в невысказанных словах. Он осуждает меня молча. Думает, что Отто пронес нож в школу по моей вине, потому что я не предложила нашему четырнадцатилетнему сыну разумной альтернативы.

Отто не убийца. Он никогда не сделал бы больно этим ребятам. Он просто испуганный мальчик, у которого куча проблем. Это совсем другое.

— Уилл, мне страшно, — признаюсь я.

— Я знаю, Сэйди, — голос мужа смягчается. — Нам обоим страшно.

— Я должна передать полотенце полиции. Мы не имеем права прятать его. — Голос дрожит, я едва не плачу.

Лишь тогда Уилл смягчается — из-за моего тона. Он понимает: мне не по себе.

— Ладно. Я отменю сегодняшние занятия, как только доберусь до кампуса. Буду дома через час. Не трогай пока полотенце.

И добавляет уже мягче:

— Мы вместе навестим офицера Берга.