Изменить размер шрифта - +
Эрикссон у них был на побегушках, шестерил, конечно, но и прихватывал, где можно… Через него прошло в общей сложности несколько тысяч дойчмарок – на жратву и выпивку, а кормил он их в основном пёльсой.

– А Тишлер тут с какого боку?

– Немцы жили у него несколько дней перед штурмом посольства. У папаши Тишлера большой загородный дом в шхерах, они там угнездились, пока уточняли последние детали. Идеальное, в сущности, место для таких дел – на отшибе, никто тебя не видит, и в то же время всего полчаса езды до города. Хотя роль Тишлера, в общем, не совсем понятна…

– В каком смысле?

– Через несколько дней после захвата он приехал к Веландеру – за Веландером уже наблюдали, – и Тишлер вне себя от злости орал так, что, ребята рассказывали, никаких микрофонов не надо было, так он разорялся: что Веландер его использовал, что он ему испортил жизнь… Тишлер, похоже, был уверен, что они помогают товарищам скрываться от немецкой полиции, что это обычные студенты‑радикалы. Он и не предполагал, что они взорвут посольство и поубивают людей.

– Но он как‑то узнал, что это были его постояльцы.

– Еще бы… Он все‑таки поумнее, чем тот депутат риксдага, который помог Крёхеру сбежать, а потом утверждал, что понятия не имел, с кем имеет дело. Я читал протокол допроса, и, знаешь, похоже, он и правда не знал… Типичный депутат от соссе, – заключил Перссон, и его огромный живот затрясся от смеха.

– А четвертый? – напомнил Юханссон.

– С тем еще менее ясно, чем с Тишлером. Думаю, если надо было бы выбирать, я бы вывел из дела именно четвертого.

– Лучше оправдать, чем осудить, – согласился Юханссон.

– Примерно так… И потом, там были особые обстоятельства, но об этом лучше поговори с Бергом.

– То есть ты ничего не скажешь, даже и спрашивать нечего?

– Сказал бы, но столько водки даже ты сюда не доволочешь, – хмыкнул Перссон.

Не скажи, подумал Юханссон, однако промолчал. Можно будет потом вернуться к этому разговору.

 

А почему Берг решил изъять их из регистров два года назад? Да по целому ряду причин, если верить Перссону. Следствие пролежало в гробу больше двадцати лет и было никому давно не интересно – одного этого достаточно.

– Другие времена настали, считай так, – сказал Перссон.

Немцы и сегодня, наверное, поумирали бы от смеха, если бы узнали про двойную игру Эрикссона, подумал Юханссон. Но поскольку он приехал сюда не затем, чтобы дразнить Перссона, он решил просто уточнить пару деталей и закругляться.

– Имена Веландера и Эрикссона несколько месяцев назад вновь появились в регистре, – сказал он. – Ты что‑нибудь про это знаешь?

– Нет! – Перссон удивился вроде бы искренне. – Понятия не имею. Не знаю, какие были у Эрика соображения.

– А предположить можешь?

– Может быть, потому что они были главными фигурантами в этом деле. Все остальные, если можно так сказать, ехали зайцами. Веландер – главный, а Эрикссон – его шестерка. Веландер был, надо сказать, жутковатый тип. На него целая куча материалов и без немецкого посольства. У него были странные знакомства.

– Западногерманские террористы?

– В то время многие им симпатизировали. К тому же мужики из контрразведки уверены, что у него были и восточногерманские контакты – со Штази. Ему повезло, что он получил работу на телевидении. Там уж он и на нас работал, – сказал Перссон, вздохнул и покачал головой. – Если бы ты только знал, Юханссон… Был момент, когда мы могли надеть наручники на полстудии, – это если верить нашим собственным досье.

Быстрый переход