В один прекрасный день он с купания не вернулся. Его вынесло на берег в нескольких километрах от отеля две недели спустя, вернее, не его, а то, что от него осталось.

– Вот оно как… Что‑нибудь настораживало?

– Если верить испанским коллегам – нет. Списали как несчастный случай: никаких дырок от пуль в его останках обнаружено не было. Опять же со слов Перссона.

– А что Берг?

– Берг поступил как Берг, – пожал плечами Викландер. – Как только он узнал, что Вальтин погиб, тут же начал расследование. Среди прочего велел тщательно обыскать его дом, вернее, два: большую квартиру на Норр‑Меларстранд и родовое поместье в Сёрмланде.

– А он был уверен, что это останки Вальтина, а не кого‑то другого? – спросил Юханссон. В таких вопросах он был весьма придирчив.

– Перссон говорит – сомнений нет. В архиве были образцы его ДНК, и, когда труп привезли в Швецию, они сопоставили данные. Абсолютно точно – утонул именно Вальтин.

Что ж, попробуем пережить эту потерю, подумал Юханссон.

– А что нашли интересного в его домах? – спросил он.

– Это‑то и забавно. За исключением загадочного завещания в банковском сейфе – я к нему еще вернусь, – ничего личного. Полно дорогой мебели, картин… и все.

– И как реагировал Берг?

– Продолжал копать. Вальтин был большим бабником, это было всем известно, но дома у него никаких подтверждений сексуальной активности не обнаружили – к общему удивлению. У следственной группы даже сложилось мнение, что он привел в порядок свои дела, уничтожил нежелательные улики и поехал на Майорку, чтобы покончить с собой. Кстати, после увольнения он начал сильно поддавать. Все, кто его встречал, говорили, что вид у него изрядно помятый.

– Это и в самом деле так? – поинтересовался Юханссон. – Я имею в виду, он действительно покончил жизнь самоубийством?

Бабник, подумал он и почему‑то вспомнил свою жену. Приятно слышать!..

– Не знаю. – Викландер опять пожал плечами. – В этом вопросе полной ясности достичь так и не удалось, хотя испанцы утверждали, что это типичный несчастный случай. Они, естественно, опросили персонал в отеле. Люди говорили, что он в то утро был такой же, как всегда.

– И никаких свидетелей?

– Никаких. В отеле жили в основном испанцы, а они, в отличие от Вальтина, дрыхли до обеда. Вальтин был, надо полагать, жаворонком. В отеле собственный пляж, закрытый для всякой шушеры.

– Ну что ж, – сказал Юханссон. – Значит, будем пребывать в неизвестности. А что с завещанием?

– Мороз по коже. Завещание лежало в банковском сейфе, написано от руки, причем никаких сомнений, что это его почерк. Поверить трудно…

– Что же там было, в этом завещании?

– Все деньги – а сумма, поверь, немалая – он завещал на учреждение фонда по изучению женской ипохондрии. В память матери… Фонд, кстати, должен был носить ее имя. «Фонд изучения женской ипохондрии, учрежденный в память моей матери Айно Вальтин и других сверхмнительных дам, отравляющих жизнь своим детям» – именно такое название он собирался дать фонду.

– Забавная история! – Юханссон немедленно представил собственную мать, ныне почти девяноста лет от роду. Она родила семерых детей и вставала с петухами уже на следующее утро после родов. Мамочка Эльна, давно пора позвонить и узнать, как она там, с любовью подумал младший сын Ларс Мартин Юханссон.

– Дальше еще веселее, – уверил его Викландер.