– Еще есть диск с видео – репортажи, интервью… Я скачала их с различных ТВ‑каналов. И еще один диск – печатные материалы и ее биография, которую я составила.

Выходные спасены, подумал Юханссон и мысленно потер ладони.

– Очень хорошо. А как насчет середины семидесятых и конца восьмидесятых? – напомнил он.

Осенью 1975 года Хелене Штейн исполнилось семнадцать. Через полгода она должна была окончить школу – на год раньше, чем другие: она была с детства очень способной и пошла учиться, когда ей было шесть. Впоследствии, однако, она ничем не отличалась от одноклассников – те же пубертатные проблемы и конфликты с родителями и учителями.

Ее отец был детским врачом, имел частную практику, мама занималась историей искусств, работала в Северном музее. Хелена выросла на Эстермальме и училась во французской школе. Единственный ребенок в семье. Когда ей было семь, родители разошлись. У обоих были дети в новом браке – так у Хелены появилось четверо сводных братьев и сестер. При разводе родителей Хелена захотела остаться с отцом.

Осенью 1974‑го ее отец получил очень почетную должность – его назначили экспертом ЮНИСЕФ, детского фонда ООН, – передал свою практику коллеге, взял с собой новую жену и двоих детей и уехал в Нью‑Йорк, где прожил больше года. Хелена осталась одна в квартире на Риддаргатан, причем ее контакты с матерью в связи с отъездом отца не участились. Очевидно, она вполне справлялась и без посторонней помощи.

Той же осенью у нее завязался роман с ближайшим приятелем ее двоюродного брата Тео Тишлера – Стеном Веландером. Ей было шестнадцать, Веландеру двадцать семь, у него были жена и двое детей, и когда он осенью 1975‑го развелся, то заодно порвал и с Хеленой Штейн.

В тот период Хелена увлеклась политикой, что часто приводило к конфликтам с матерью и с некоторыми из учителей.

Взгляды ее были типичны для молодых радикалов. Она металась между различными левыми группировками, пока не вступила в Шведскую коммунистическую партию. Так она стала коммунистом. Ее буржуазное окружение особого восторга по этому поводу не испытывало, но все надеялись, что с возрастом это пройдет.

Кроме членства в компартии, она принимала участие в движении против войны во Вьетнаме и даже в борьбе за улучшение условий содержания заключенных.

– Эта борьба за левые идеалы прямо красной нитью проходит по ее жизни, – подвела итог Маттеи.

– Да‑а, – протянул Юханссон. – Типичная юная левачка веселых семидесятых.

– Нет, не типичная, – мотнула Маттеи головой. – Шеф ошибается. Впрочем, это распространенный предрассудок.

– Вот как! – улыбнулся Юханссон. Его, казалось, нисколько не задело замечание Маттеи. – Объясни.

– В то время среди молодых радикалов было очень мало детей из хорошо обеспеченных семей, а почему‑то принято считать, что левыми идеями баловались выходцы из буржуазии.

– Ты хочешь сказать, Штейн была, напротив, исключением?

– Да. Во всяком случае, ее происхождение делало ее белой вороной среди левых.

– А насколько искренним было ее увлечение политикой?

Если у нее такое уж неподходящее происхождение, подумал он.

– Убеждена, что ее политические взгляды были абсолютно искренними, – сказала Маттеи. – Иначе она не попадала бы в истории.

– Ты имеешь в виду посольство? А может, для нее этот эпизод был просто интересным приключением? В меру опасно, очень романтично… Она же не думала, что все кончится так, как кончилось.

– Не исключено, что отчасти так и было, но есть и другие, не такие приятные для нее обстоятельства.

– А именно?

– Если я все поняла правильно, в гимназии ее довольно сильно травили одноклассники.