– Я думаю, что мы были глупцами, когда на протяжении десятилетий тешили себя надеждами на лучшее общество и носились со своей идиотской верой в то, что эта отвратительная политическая система и столь же отвратительные политиканы что‑нибудь изменят в этой стране и сделают ее раем на земле. – Она, не отрываясь, пристально смотрела на него. – Знаешь, я больше ни во что это не верю. Нет у меня ни веры, ни надежды.

Отвечая, он заглянул ей в глаза и разглядел в них глубокую усталость. И все же не смог скрыть негодования – в таких случаях ему это никогда не удавалось.

– Иными словами, в трудных ситуациях ты обращаешься к своему отцу с его миллионами, связями и властью, которые он всегда держит наготове, как обыкновенный человек вроде меня – в карманах деньги на мелкие расходы?

– Все, что я пытаюсь сделать, – начала она примирительным тоном, пытаясь разрядить обстановку, пока не стало поздно, – это сэкономить нам время и силы. Если мы попробуем сделать все по правилам, то окажемся в мире кафкианского «Замка»: мы превратим свою жизнь в ад, пытаясь найти нужные бумаги, и обязательно столкнемся с еще и еще одним мелким бюрократом вроде синьора Росси, который скажет нам, что все не так и это не те документы, и нам придется ходить по бесконечным коридорам, пока мы оба совсем не спятим.

Ей показалось, что Брунетти постепенно приходит к мысли, что она права, и Паола с особой убедительностью договорила:

– И поэтому если я имею возможность попросить своего отца помочь нам, то почему бы не сделать это? Ведь у меня нет терпения и сил решить этот вопрос каким‑то другим способом!

– А если я скажу тебе, что предпочитаю сделать это сам, без его помощи? – все же не согласился с ней Брунетти. – Это наша квартира, Паола, а не его.

– Ты хочешь сказать, что собираешься пойти по официальному пути или… – Тут ее голос стал просто бархатным: –…сделать это с помощью своих близких друзей и собственных связей?

Брунетти улыбнулся – верный признак того, что мир восстановлен:

– Именно это я и хочу сказать.

– Ну, – сказала она, улыбаясь в ответ, – это меняет дело. – К кому обратишься? – спросила она, выходя из комнаты и думая о своем отце.

– К Ралло из Комиссии по изящным искусствам.

– К тому, чей сын продает наркотики?

– Продавал, – поправил Брунетти.

– Он тебе чем‑то обязан?

– Да, я оказал ему услугу.

Брунетти не захотел вдаваться в детали.

Паола довольствовалась этим и лишь спросила:

– Но при чем здесь Комиссия по изящным искусствам? Разве наш этаж не был построен после войны?

– Именно так и сказал нам Баттистини. Но нижние этажи считаются памятником архитектуры, и это, возможно, добавит нам трудностей.

– Да уж, – согласилась Паола. – А еще к кому ты можешь обратиться?

– Кузен Вьянелло – архитектор, работает в Коммунальном отделе, если не ошибаюсь, там, где выдают разрешения на строительство. Поручу Вьянелло, чтобы он попросил братца поразмыслить, чем он может помочь.

Какое‑то время они сидели и вспоминали имена тех, кому они в прошлом оказывали помощь, сейчас это могло пригодиться. Был уже почти полдень, когда они составили список потенциальных помощников и пришли к согласию по поводу степени их полезности. После чего Брунетти спросил:

– А у тебя готов moeche?

Тут по привычке, выработанной за десятилетия брака, она обратилась к невидимому слушателю, который всегда разделял ее негодование, когда она бывала возмущена супругом:

– Нет, вы это слышали? Нам грозит потеря дома, а единственное, о чем он думает, это вареные крабы с мягким панцирем.