|
Взять хотя бы одно только ваше непомерное тщеславие. Я начинаю понимать Эстер. Она осознала… вполне вероятно, только в тот момент, когда вы напоили ее виски и толкнули… что вы были куда более презренным человеком, чем тот, в кого она однажды стреляла и кого могла убить. Она могла – и, по моему убеждению, сделала это – найти резкие слова, чтобы поставить вас на место. Это только мои предположения, и они не имеют значения. Вы сами это знаете. Вы – человек самонадеянный. Возможно, это и делает вас одновременно напористым продавцом и искусным актером. К счастью, это не мое дело.
– Вот и я бы сказал, что это не ваше дело, – прорычал Десмет. От поглощенного в несметных количествах виски его глазки заплыли. Покрасневшие и злобные, они искоса смотрели на Ван дер Валька, словно пытаясь вычислить, действительно ли этот безумец верит в то, что говорит. Лафорэ, казалось, был полностью поглощен собственными туманными видениями. Его голова склонилась вперед так, что белокурые волосы закрыли по юношески свежее лицо. Психологически незрел и т. д. и т. п., подумал Ван дер Вальк раздраженно. Хотя внушает странную симпатию. Он ненавидел эти жаргонные словечки, такие гладкие и сочные, но, к сожалению, неточные и расплывчатые. Лафорэ за последний час стал реальнее, чем тот солдат, у которого были видения и над которым издевался доктор, глумился тамбурмажор и который убил свою Марию, не отдавая себе в этом отчета и сам того не ведая… – Существуют и другие гипотезы, – продолжал комиссар тоном, ставшим грубо веселым, почти вульгарным. – Было бы вполне позволительно предположить, что Десмет убил эту женщину вполне расчетливо, осознавая, что действует из чистейшей трусости. Лафорэ был полезным орудием, без сомнения, но он потерял свою ценность, а кроме того, постоянно напоминал об Эстер Маркс, живой или мертвой. Десмет постоянно держал ухо востро, как он сам говорил о себе. Одной из его подстраховок, равно как и способом получения небольших доходов, было то, что он действовал как информатор ДСТ. Очень неплохо придумано. Огромный фламандец, очень патриотичный – он ненавидел французов. Он всегда ненавидел Лафорэ, так же как всегда ненавидел и Эстер Маркс. Он сотрудничал с вьетнамцами и закончил тем, что его с позором выгнали из легиона. Бесконечные громогласные заявления о том, что прошлое ничего не значит для него, свидетельствуют только об обратном: оно гложет его больше, чем он сам думает. Французы несут ответственность за многие прошлые унижения. Но было бы мудрым побывать в их лагере – таком, как Дьенбьенфу. Когда Десмет услышал, что ДСТ по каким то своим таинственным причинам стало проявлять интерес к Лафорэ, он решил, что пора отделаться от неудобного сообщника. Десмет втянул огромную голову в массивные плечи и сильно дохнул перегаром через стойку бара. – Очень мило, очень сложно, очень причудливо. – Его кулак тяжело опустился на пластиковую поверхность стойки. – Все это – одна болтовня. Докажите, единственное, о чем я прошу, докажите это. – Вы не совсем четко представляете себе функции комиссара полиции, – любезно сказал ему Ван дер Вальк. – Доказательство – это юридическая категория. Моя обязанность – предоставить человека судье. А судья потом решит, есть ли тут судебный прецедент. Великан немедленно вернулся к своей прежней вкрадчивой льстивой манере: – Послушайте, то, что вы тут говорите, слишком сложно и запутанно для такого простого человека, как я. Я бы сказал, что все, что вы тут наговорили, – чистейшая фантазия, и буду настаивать на этом – это ведь мое право, не так ли? Если вон тот парень решит подтвердить, что совершил кучу убийств, – это его личное дело. Ни один судья не будет задерживать меня на основании того, что вы тут нагородили. Он убил ее. Вы предубеждены против меня – ладно, я согласен, что не святой, ну и что из этого? Вы пытаетесь повесить все на меня. |
