Ей тоже повезло, продолжала она. Она всегда считала, что не умеет обращаться с детьми – ей было мучительно скучно слушать детский лепет, – а тут она с изумлением обнаружила, что получает удовольствие от общения с этим сурком.

«Наверное, я очень легкий человек. Материнский тип женщины. Широкая материнская грудь – ах да…» Это напомнило ей кое о чем, и она направилась на кухню и вписала «лифчик» в свой список необходимых покупок. «Даже если я и старая кошелка, я по крайней мере остаюсь симпатичной. Уютной… немного полноватой. Женщина во вкусе Боннаре. Как говорит с угрозой муж, «будешь продолжать поглощать пирожные – станешь одной из этих розовых расплывшихся ренуаровских женщин. Вставай на четвереньки и драй полы – прекрасное упражнение для живота, и сделает тебя неотразимой в постели». Лучше бы думал о своей работе, негодник этакий».

Она не могла поставить себе этого в заслугу, но она была от природы жизнерадостным человеком. Она распевала, она находила во всем удовольствие и радовалась по всяким пустякам, например радостно изумлялась при виде обутых в башмаки женщин с толстыми икрами – такая типичная картина голландского пейзажа в зимние месяцы.

Она любила поесть и, когда закупала продукты на неделю, всегда брала с собой Рут, чтобы та несла дополнительную корзинку.

– Пока «папашка» в отъезде, мы с тобой будем наслаждаться едой. Никакой цветной капусты!

Арлетт увидела бутылку сидра и с удовольствием купила ее. Это повышало ей настроение.

– Как жалко, что в Голландии нет цыплят.

– А ты любишь блины?

Ну конечно. Все дети любили блины. Эстер была молчаливой и угрюмой. Поджатые губы. Скрытная. Она целый день курила и пила слишком много виски. Она была равнодушна к еде. Предпочитала открывать банки с солониной и покупать картофельные чипсы или еще того хуже – пластиковые пакетики с готовым к употреблению измельченным и обезвоженным содержимым. Она любила рис… Арлетт, правда, тоже любила рис, но ничего не имела против – даже обожала – нарезанных тонкими полосками лука порея и капусты под ореховым соусом.

– Причина того, что американцы потерпели поражение во Вьетнаме, в том, что они не любят рис.

– Мама любила Индокитай.

– Все наши знакомые любили Индокитай.

Да, ей помогало то, что она француженка. Девочка родилась там и считала себя француженкой. Больше она ничего не знала о собственном происхождении, но делила свое «наследство» с Арлетт, которая, как и Эстер, была «изгнанницей».

– Эстер считала, что с рисом слишком много возни. – Так… Девочка совсем перестала говорить «мама». Она попыталась сказать несколько раз «моя мама», но посчитала это слишком неловким.

Арлетт мешала овощи в большой сковороде. Рядом с ней Рут мешала нарезанное кубиками свиное филе в маленькой сковородке.

– И она говорила, что и в ресторанах рис невкусный, потому что они готовят его заранее.

– Совершенно верно. Эстер говорила правильно. Следи, чтобы это не пригорело. – Арлетт очистила два зубчика чеснока и размельчила их ножом. Потом поджарила бананы, слегка посыпав их карри, и добавила в соус немного сои. – Овощи не должны быть мягкими. Они должны быть только чуть чуть прозрачными, но не больше. Ага, рис готов. А что Эстер делала по вечерам?

– Она много читала. Газеты, и журналы, и книги – всё подряд.

– А если твой папа был дома?

– Они играли в карты. Ты умеешь играть в карты?

– В дурака.

– Ну да. Иногда она уходила – не знаю – в кино, наверное.

– Эстер любила ходить в кино?

– Даже очень. Часто я приходила домой и находила записку, что она ушла в кино.