Зазвонил телефон.

– Ага, это должно быть, отец, из Тулона, счастливчик. Алло… Что значит – голос странный? У меня рот набит рисом… Льет дождь? Счастлива слышать это… А, так ты в Марселе – это еще хуже… Что? Звонил генералу? Ты, должно быть, пьян… Скажи Жан Мишелю, чтобы он замолк. Что, генерал тоже пьян?.. Ты полегче, а то тебе станет плохо… Да, даже если твой плащ совсем промок, совсем не обязательно напиваться. Рут здесь, я дам ей трубку через сек… Что?.. Да, я вижу. Одно имя мало что говорит… Ты не очень связно излагаешь, ты знаешь это. Этот шум, как будто там попугай, это Клаудин?.. Нет, серьезно, раздражает. Вот, передаю трубку Рут.

Смущенное «Алло».

– Прямо как по волшебству, правда – подумай, я в Марселе. Не давай Арлетт переедать, но скажи ей, что я ее люблю. Что тебе привезти?

– Я не знаю, но не забудь про гуся.

– Положись на меня. Я вернусь через пару дней. Погода гнусная. Пожалей бедного полицейского.

– Почему ты не носишь накидку, как французские полицейские?

– И правда, это идея. Надо будет подумать. Доброй ночи, девочка моя.

– Доброй ночи, дорогая, – сказала Арлетт, подтыкая вокруг нее одеяло.

– Доброй ночи, мама.

Арлетт не знала, радоваться ей или плакать, и спустилась вниз, чтобы налить себе немного черри бренди, что подойдет и в том и в другом случае.

Глава 17

Машина, принадлежавшая ДСТ, не слишком впечатляла. Потрепанная «симка милле», в которой нельзя было вытянуть ноги, правда, скорость она развивала приличную. То же самое относилось и к самолету, хотя в нем тоже было тесно – тренировочный реактивный самолет с одним пассажирским местом. Пилот, симпатичный круглолицый парень, который остервенело жевал жвачку и говорил фразы вроде: «Выцарапайте свои кишки и повесьте их на тобогган». А в четыре часа дня, как и обещал тот человек, комиссар уже находился на улице Сент Доминик перед устрашающими высокими дверьми и отвратительным консьержем.

– Бригадный генерал? – переспросил тот так, словно комиссар сказал что то богохульное. – Полагаю, что вас не затруднит заполнить анкету, если вы действительно имеете такое намерение.

– Ставлю десять франков против десяти, что через десять минут я окажусь внутри.

– Во вторник через две недели, милорд – если вообще у вас что то получится.

– Не могли бы вы передать вот это прямо сейчас?

– Конечно могу, – последовал негодующий ответ. Он положил листок в контейнер и загнал контейнер в металлическую трубу. – Принимаю ваше пари, но только из чистого любопытства. Только из любопытства. А еще потому, что у вас честное лицо.

– Да я все равно дам вам деньги – подкуп консьержей практикуется со времен Третьей республики.

– Лично я предпочел бы, чтобы взятка была побольше. – Но десятифранковый банкнот исчез в его кармане так, как однажды это описал канцлер: «с шумом двух борющихся гусениц».

Оба они закурили сигареты, в несколько напряженном ожидании, как два вооруженных бандита, оказавшиеся в одном салуне. Внезапно в трубе пневматической почты зашипело, и контейнер упал в металлическую корзинку. Консьерж печально покачал головой, прочел листок бумаги, издал противный звук, напоминающий свист ветра в скалах, вынул один франк из кармана, завернул его в листок и протянул Ван дер Вальку, смотревшему на все это с некоторым любопытством. «Впустите», – было написано на листке с армейской лаконичностью.

Консьерж старательно заполнял зеленую карточку.