Его круглое веселое лицо не стало от этого ни больным, ни страдальческим, но нянечка тотчас поняла, кого Толя хотел изобразить, и рассердилась:
— Если ты озорничать, лучше убирайся!
— Да нет же, я проведать, вот гостинцы.
— А, ну тогда иди!
Толя направился в глубь палаты, к окну, сел подле кровати. Больной открыл глаза и спросил:
— Чего тебе?
— Здравствуйте, — ответил Толя. — Я из Покровского. Меня звать Анатолий Цыганенко. Хотите орехов?
Он боялся, что больной его прогонит. Но тот ответил:
— Значит, будем знакомы: меня звать Панас Зоря. А ты чего пришел-то?
— Да просто так. Охота, вот и пришел.
Тут он увидел, что Панас улыбнулся. Странно, бегло, уголком губ, но улыбнулся. И снова закрыл глаза. И Толя понял, это значит: уходи.
— Я еще приду, — сказал он. — Что вам принести? Может, книжку?
— Книжку бы хорошо, да я ее держать не смогу. Не выйдет! Иди, спасибо.
Толя шел и думал — что бы с ним было, если б он, Толя, лишился, как Панас, рук и ног? Он раскинул руки, пошевелил пальцами, а потом ускорил шаг, словно хотел увериться, что и ноги у него крепкие, и хорошо служат. Придя домой, он побежал с ребятами на речку и долго плавал, мысль про Панаса все время не давала ему покоя.
На другой день Толя смастерил фанерную подставочку, на которую можно было бы ставить книгу. Володя Моруженко ему помогал. Потом они проверили, как все будет: Володя лег, а Толя поставил ему на грудь подставку. Она была легкая, нигде не давила, стояла прочно. Книга на ней умещалась удобно и не падала. Плоская деревянная палочка служила закладкой, а кроме того, с ее помощью можно было переворачивать страницы.
— Какую книгу ему понести? Может, про Павку Корчагина? — спросил Толя Володю.
— Нет! Лучше другую. А то подумает, что ты намекаешь — вот, мол, какие бывают герои. А он, может, не герой! И ему будет обидно.
Выбрали «Капитанскую дочку».
Толя до сих пор помнит, что было, когда он пришел к Панасу с книгой и подставкой.
— Да что ты за парень такой! — повторял Зоря.
Подставка с книгой стояла у него на груди. В сухие скрюченные пальцы Толя вложил палочку. Панас перевернул первую страницу, потом наугад какой-то листок в середине книги, в конце. Теперь он улыбался не только губами — всем лицом, Улыбались его глаза. И уже не говорил Панас, как прошлый раз: «Спасибо, ступай». Он сказал:
— Посиди, — и добавил: — Ну, теперь я скоротаю время! А то ждать невмоготу было. Я, знаешь, написал в Москву, профессору. Он лечит мою болезнь. Есть такие, которых он вылечил. Не больно я верю… Ну а вдруг? Если мне остаться, как сейчас, так уж лучше опять в прорубь. Да навсегда!
И он рассказал, как жил мальчишкой на Урале и как однажды зимой искупался в проруби.
— Спасал кого? — быстро спросил Толя.
Нет, никого не спасал. Он ехал на санях по реке, и лед под лошадью подломился. Он оказался в воде, и его едва вытащили. Он с тех пор стал сильно болеть. Сначала скрючило ноги, потом заболели спина, руки. Мать перевезла его к себе на родину, на Украину, в тепло. Но и украинское тепло не помогло. Вот уже пять лет он мается по больницам. Лечат, лечат, а толку пока не видно. Год назад умерла мать. С тех пор он совсем один. Еще при жизни матери было написано письмо в Москву. |