Никто ему не ответил. Не начавшись, разговор заглох. И вдруг Вася стал рассказывать обо всем, что видел в Артемовске: о раненых бойцах за колючей проволокой, о тюрьме, о расстреле у алебастровой шахты, о девочке, которая билась в руках фашиста и кричала: «Не надо!..»

Ребята слушали молча, не прерывая. Потом Володя сказал:

— А Николку повесили… И Егорку…

Вася стиснул зубы и крепко обхватил руками колени.

— Когда Таню уводили, я успел ей наказать, правду, мол, писать тебе не дадут, так ты вот как делай: если не вовсе уж тебе плохо будет, пиши, что живешь добре, а если очень худо — пиши, что живешь хорошо. Но пока ничего: ни письма, ни открытки. Может, уже и в живых нет… не могу! Не могу сидеть сложа руки! Что же это в конце-то концов?

— Тише! — сказала Домна Федоровна. — Как бы кто не услыхал!

— Вот, вот. Тише да тише. А я не хочу сидеть тихо!..

— А если на весь свет кричать, тоже толку не будет. — Вася встал, подошел к окну. — Лучше вот что… Давайте организуем тайный отряд, будем помогать нашим. Кого еще к себе возьмем?

— Володю Моруженко, — сказал Володя Лагер.

Борис резко повернулся к нему:

— Мне с ним не поладить! А в тайном отряде надо, чтоб все дружили между собой.

— Неужели мы будем поминать, что было? — воскликнул Вася. — Николку с Егоркой повесили, Таню в Германию угнали, немцы Киев взяли, а может, и Москву, а мы… Мы станем вспоминать старую драку? Да ведь Володька Моруженко… Ну, кто о нем скажет, ребята?

ВОЛОДЯ МОРУЖЕНКО

Володя Моруженко любил животных и птиц. Когда он был еще в третьем классе, то устроил около своей хаты кормушку, к ней слетались синицы и воробьи. Володя умел сидеть совсем тихо, и птицы поверили ему. Они так привыкли к Володе, что не пугались, когда он шевелился, подлетали, когда он насыпал им корм, а один воробей, самый храбрый, садился ему на плечи, на голову. С теми, кто стрелял птиц из рогатки, Володя дрался не на жизнь, а на смерть и вечно ходил в синяках, потому что у всех ребят на селе были рогатки.

Еще у Володи был еж, он деловито стучал своими твердыми лапами по полу, а когда Володя кормил его хлебом, размоченным в молоке, благодарно похрюкивал. Как-то Володя прочитал в «Пионерской правде», что одна московская школьница воспитала ученого ежа. Он знал географию, этот еж! Хозяйка, например, предлагала ему: «Ну-ка, Федя, покажи Англию!» — и еж бежал по карте, разложенной по полу, и, перемахнув через Ла-Манш, ложился на Англию. Володя прямо-таки задохнулся, прочитав такое, и стал обучать своего ежа. Но Гвоздик оказался неспособным к науке. А может, Володя не умел дрессировать? Гвоздик с удовольствием съедал хлеб, пил молоко, а где Москва, где Киев, не показывал.

Однажды Володя нашел за селом больную кошку. Принес ее домой. Все кричали на него: «Убери сейчас же! Совсем сдурел, такую погань в дом тащит!»

Тогда он унес кошку в сарай. Сбегал на медпункт, выпросил у фельдшера мази от чесотки. Кошка терпеливо сносила лечение, а потом тихо уползала в угол и лежала там, пугливо вздрагивая.

Девочка, соседка Володи по парте, отсела от него.

— От тебя несет лекарствами, — сказала она. — Не хочу с тобой сидеть? Охота тебе нянчиться с заразной кошкой!

Володя обиделся. Он даже не стал с этой девчонкой разговаривать и в ее сторону больше не глядел.