Надо послать Васю к Егору, он посоветует. Но как выпустишь мальчишку из дому, да еще на другой конец города?

По другую сторону улицы, как раз напротив Носаковых, жила Лена Жиленко, молодая женщина с годовалым ребенком. Она болела сыпняком, и ее остригли наголо. Когда в город входили враги, Лена выглянула в окно. Шагавший сбоку колонны офицер приостановился, вытянул из кобуры наган, выстрелил в нее и как ни в чем не бывало прошагал дальше. Это случилось на глазах у Васи и Домны Федоровны. Они тоже стояли у окна. И если бы взгляд офицера упал на Васю, его постигла бы такая же участь. Вскоре жители Артемовска узнали: гитлеровцы не любят, когда на них смотрят из окон, особенно мужчины. За мужчину, как видно, принял офицер и остриженную наголо Лену Жиленко.

Домна Федоровна не могла забыть, как Лена, вскинув руки, рухнула и окно опустело. С тех пор Домна Федоровна боялась открывать ставни и места себе не находила, когда Вася надолго отлучался из дому. А не отлучаться было нельзя: воды принести, на базар сбегать — вдруг удастся раздобыть муки или масла. Носаковы уже давно жили впроголодь, но сейчас надо было кормить еще и Костю.

И скрепя сердце Домна Федоровна снарядила Васю к Егору Ивановичу.

— Он тут всех знает — докторов и учителей, всех. Иди осторожно, задами. Долго не сиди. Запомни хорошенько адрес, имя и отчество. Объясни, что к чему, — и обратно. Мне одной боязно, слышишь?

Вася шел быстро — и потому, что не хотел оставлять мать надолго одну, и потому, что возвращаться надо было засветло: после восьми — комендантский час, не разрешалось ходить по улицам.

Но едва он переступил порог дядиного дома, как дверь снова отворилась и вошел немецкий офицер в сопровождении белокурого молодого человека, сильно припадавшего на правую ногу. Он поздоровался по-украински и по-украински же сообщил Егору Ивановичу, что у господина офицера в сапогах гвозди. Нужно их забить, и на всякий случай: не выложит ли Егор Иванович сапоги стельками?

Со страхом и удивлением смотрел Вася, как Егор Иванович усадил офицера на стул, как помог ему снять сапоги и постелил под ноги чистый домотканый коврик.

— Вот так, вот так оно будет лучше, — приговаривал он. — Удобно ли? Я сейчас, мигом! Вот и нет гвоздочка! А вот и стелечка!

Молодой человек переводил эту подобострастную скороговорку, и офицер, чуть улыбаясь, покачивал головой.

Вася не мог бы сказать, каков он собой, этот офицер. Ему казалось, что он ослеп и не видит ничего, кроме искательной улыбки на дядином лице.

Больше всего Васе хотелось тотчас уйти. Выругаться и уйти, хлопнув дверью. И никогда, никогда не приходить сюда больше. Вот почему дядя не хотел, чтобы они жили у него. Он уже тогда ждал фашистов. Ждал — и не хотел лишних свидетелей своего отступничества. Но как же спросишь у него про доктора? Как же теперь будет с Костей? Нет, дяде Егору про него рассказывать нельзя.

— А если понадобится, опять придем! — услышал он голос переводчика.

— Хорошо, хорошо! Если что понадобится, милости прошу! — повторял дядя.

За посетителями захлопнулась дверь. Егор Иванович обернулся к племяннику и спросил устало:

— Ну, чего задумался? За делом пришел или так?

— За делом, — ответил Вася сквозь зубы. — Только своего дела я вам не скажу.

КТО ЖЕ ЗНАЛ?

Возвращаясь домой, Вася столкнулся в дверях с тетей Настей.