– Ну, допустим, – согласился я, хотя, между нами, считал, что серьезные дела делаются либо очень быстро, либо за них лучше вообще не браться.

– О чем я и говорю, – рассудительно продолжал Шрам. – Это хорошо, когда человек не цепляется за свое добро. Добро – что? Сегодня есть, завтра нет. Добро можно снова нажить, а вот кое‑чего снова не наживешь. Ты представь, Сергей Сергеевич, что вот пошла твоя жена с дочкой за молоком или просто так погулять, а тут вдруг какие‑нибудь отморозки. А? Времена‑то нынче неспокойные. И ведь никакие собаки не помогут, собак перестрелять – нечего делать. И никто не поможет, кричи не кричи. Все, наоборот, по избам попрячутся. Как тебе такая картинка?

Не стоило ему это говорить. Нет, не стоило.

Его я убил сразу – проломил висок носком старого, еще с Чечни, спецназовского ботинка. Одновременно метнул диск циркулярки с закруткой в обладателя черного пояса и попал хорошо, в переносицу. Тут же сломал правую руку качку, успевшему вытащить «тэтэшник», и в броске достал обладателя красного пояса, который от неожиданности даже не шевельнулся. Двое, что стояли у машин, разом сунулись, как я и предполагал, на шум и получили свое по полной программе. Ну, не по полной, убивать я их не собирался: щенки еще. Они нужны мне были живыми для воспитательного мероприятия. На этот раз – моего. А в любом воспитательном мероприятии главное что? Публика. Я совершенно не представлял себе, что вся эта история значит, но на всякий случай решил извлечь из нее максимальную пользу. На будущее. На тот случай, если это действительно просто наезд. Хотя уже был почти на все сто уверен, что это не так.

Краем глаза я отметил, что молодые рыбаки‑студенты в адидасовских спортивных костюмах присунули к берегу плоскодонку и делают вид, что разбирают снасти. Так что времени оставалось уже совсем немного. Поэтому я даже связывать никого из моих гостей не стал, лишь вытащил их ТТ и бросил в угол, а «макарку» Шрама оставил на месте в его наплечной кобуре. После чего отволок всех к стене, на которой Мишка отсчитывал свою «пятилетку здоровья», открыл вентиль и полил всех из шланга, чтобы привести в чувство.

Сомнений в выборе объекта моего педагогического мероприятия у меня не было. На эту роль как нельзя лучше подходил качок. Он сидел у стены и тихо скулил, баюкая сломанную руку. «Черный пояс» зажимал обеими руками разрезанную переносицу, между пальцами сочилась почему‑то очень темная, почти черная кровь. На роль зрителя он не годился, а остальные годились. Кроме Шрама, конечно, в руке которого так и белела последняя в его не слишком безгрешной жизни невыкуренная «беломорина».

Я ухватил качка за златую цепь и подтащил к циркулярке.

– Какое дело вам заказали? – Он замычал, завертел головой, пытаясь освободиться.

Но цепь была из хорошего металла, качественного, хоть и не из золота. – Кто заказал? – продолжал я. Он по‑прежнему крутил головой.

Я включил циркулярку и сунул его морду к сверкающему диску, который вращался со скоростью восемь тысяч оборотов в минуту. Звук стоял тот еще, поэтому пришлось перейти на односложные предложения.

– Кто?

– Не знаю! Какой‑то Серый!

– Что?

– Не знаю, он со Шрамом толковал!

– Где?

Он помедлил с ответом, а я был уже не в том состоянии, чтобы сострадать ближнему. Я ткнул его ноздрю в диск, струйка крови окрасила поднятый защитный кожух.

– В Химках!

– Кто Серый?

– Не знаю! Похоже, не знал.

– Что заказал? – повторил я, крича ему в ухо, потому что визг от пилы был весьма высоких децибелов.