— Я приму ваше предложение, после того как посоветуюсь кое с кем, — ответила Люсинда, решительно махнув цветком, как бы подчеркивая свои слова.

Герцог взял ее за руку, в которой она держала цветок.

— Да, конечно. Только знайте: я — человек нетерпеливый.

— Терпение — это одна из главных добродетелей, ваша светлость, — заметила Люсинда, высвобождая свою руку. — И хорошо бы вам проявить его, если хотите продвинуться в этом… этом…

Герцог взглянул на нее с веселой улыбкой.

— В ухаживании, леди Люсинда? Вы ведь это хотели сказать?

Она молча кивнула. И тут же, вскинув подбородок, зашагала к дому.

«Господи, помоги!» — мысленно воскликнула она, входя в бальный зал.

Глава 4

Легкий ветерок шевелил темно-красные шелковые занавеси, закрывающие приоткрытое окно в спальне Люсинды. Ее лондонский дом на Гросвенор-сквер был элегантен и прекрасно обставлен, и она всегда чувствовала себя в нем очень уютно.

Но только не сегодня ночью.

Даже свежий воздух не помогал — ей по-прежнему было ужасно жарко.

Люсинда сняла бриллиантовые серьги, браслет и длинные бальные перчатки и теперь ожидала, конца Мэри расстегнет застежку ее сверкающего ожерелья.

Служанка управилась с застежкой, а затем быстро и ловко расстегнула бледно-розовое платье, и оно с шорохом упало на пол.

Чуть позже Люсинда была уже свободна от нижнего белья и одета в свою любимую ночную рубашку из бледно-голубого шелка, украшенную кружевами такого же цвета, Мэри проворно извлекла шпильки из прически своей хозяйки и покинула спальню.

Люсинда же, встряхнув волосами, взяла щетку и провела ею по длинным прядям. Обычно эти ритмичные движения успокаивали ее, но сегодня вечером ничто ее не успокаивало. Она быстро заплела свои пышные волосы в толстую косу и принялась расхаживать по комнате.

Хождение тоже не успокаивало.

Ей все еще было очень жарко.

Она свернулась клубком на постели, упираясь подбородком в колени.

От мыслей о предложении герцога — и о самом герцоге, что очень расстраивало ее, — она вся пылала. Одно его прикосновение вызвало больший хаос в ее упорядоченной жизни, чем настойчивые ухаживания всех пылких женихов от Лондона до Шотландии.

«А ведь он едва прикоснулся ко мне! Что же я наделала?!».

Она живо вспомнила прикосновение его теплой руки к ее талии и задумалась: а не было ли ее решение держать его на расстоянии вытянутой руки всего лишь пустой бравадой?

— Ну, моя милая, какие новости в свете?

Люсинда вздрогнула, услышав голос своей тетки.

Обернувшись, воскликнула:

— Тетя Бесси, ты напугала меня до смерти!

Направляясь к племяннице, Элизабет Брэдшоу, маркиза Моубрей, не спеша шагала босиком по толстому персидскому ковру, бежевому с красным. В правой руке она осторожно несла блюдо из веджвудского фарфора, доверху наполненное миндальным печеньем. На ней был пеньюар из темно-розового шелка, облегающего ее изящную фигуру. В свои пятьдесят с лишним Бесси больше всего гордилась именно этим — прекрасной фигурой, которая вызывала благоговейный трепет у мужской части светского общества с того самого дня, как ей исполнилось шестнадцать.

— Хмм… Думаю, на твои слабые нервы подействовало не столько мое появление, сколько то, что у тебя сейчас на уме, — заметила Бесси со свойственной ей проницательностью. Она поставила блюдо на столик у постели и села на стоящий рядом пуфик.