— Не вынуждай меня на это, моя птичка. Иначе мне придется убить тебя точно так же, как я убил твою мать.

Мать Сьюзен скоропостижно скончалась от ка­кой-то непонятной болезни. Сьюзен не знает истин­ной причины, хотя она запомнила слово «инфек­ция».

— Я подсыпал ей сильное снотворное в вино, ко­торое она пила после ужина, — говорит отец. — Я сделал это затем, чтобы она не почувствовала укол. Потом, ночью, когда твоя мать заснула крепким сном, я взял шприц и ввел ей возбудитель опасной болезни. Бактерии. Ты знаешь, что такое бактерии, милая? Это такие маленькие червячки, которых не видно простым глазом, но которые съедают человека изнутри. Я набрал полный шприц этих маленьких червячков и впрыснул их твоей матери. Я взял самую длинную и острую иглу, чтобы ввести болезнь как можно глубже в ее тело. Вирусная инфекция мио­карда — это не шутка. Она убила твою мать быстро, за считаные часы. Правильный диагноз был постав­лен только через сутки, когда болезнь уже нельзя бы­ло остановить.

Большую часть того, что он говорит, Сьюзен не понимает, но суть она улавливает, и ей становится страшно, как никогда в жизни. Она чувствует, что ее отец говорит правду.

В чем, в чем, а в шприцах и иглах ее отец разбира­ется. Он — доктор.

— Ну что, моя птичка, сходить мне за иголкой?

Сьюзен слишком напугана, чтобы произнести хоть слово.

Острые сверкающие иглы пугают ее д! смерти.

Он знает это.

Он знает, что его дочь боится уколов.

Знает...

Отец умеет пользоваться шприцем. Он знает, что такое страх.

Неужели он убил ее мать одной из своих иголок?

Отец продолжает поглаживать Сьюзен по голове.

— ...За большой острой иголкой? — снова спра­шивает он.

Сьюзен вся дрожит. Язык ей не повинуется, а зу­бы начинают стучать.

— За большой, блестящей иголкой, чтобы во­ткнуть ее тебе в попку? — повторяет отец.

— Нет, пожалуйста!..

— Так не надо иголки, моя сладкая?

— Н-нет.

— Тогда ты должна делать то, что я хочу.

Он перестает гладить ее по голове.

Его серые глаза внезапно начинают светиться хо­лодным, белым светом. Возможно, в них просто от­ражается свет настольной лампы, но Сьюзен кажет­ся, что ее отец стал похож на сумасшедшего робота из ужастика, который приходит по ночам к малень­ким девочкам, чтобы убивать их. Даже в груди у него начинает как будто что-то поскрипывать, словно там спрятана машина и она сломалась.

Только смерть — это еще не самое страшное.

Его руки поднимаются и начинают расстегивать ее пижамную курточку. Вот уже первая пуговка вы­скользнула из петли.

— Нет, — шепчет Сьюзен. — Не надо. Не трогай меня.

— Да, сладкая... — бормочет он в ответ. — Я этого хочу.

И тогда Сьюзен с силой кусает его руку.

* * *

Кресло, в котором лежала Сьюзен, снова пришло в движение. Словно койка в больнице, оно изменяло свою форму, придавая телу Сьюзен то положение, которое она принимала в виртуальном мире. Несо­мненно, это было сделано для того, чтобы еще боль­ше усилить эффективность терапевтической про­граммы. Теперь Сьюзен сидела почти вертикально, вытянув перед собой ноги.

Ее неглубокое и частое дыхание выдавало край­нюю степень волнения и страха.

И отчаяния.

— Нет, нет, не прикасайся ко мне, — пробормо­тала Сьюзен, и, хотя ее голос по-прежнему дрожал, он звучал гораздо решительнее, чем в начале сеанса.

Когда Сьюзен было шесть, у нее так ни разу и не хватило духу сопротивляться ему. Смущение и заме­шательство сделали ее робкой и неуверенной. Стран­ные фантазии отца казались маленькой Сьюзен столь же непонятными и таинственными, какими сейчас были для нее новейшие откровения молекулярной биологии или ядерной физики.