Федор Никанорович достал сложенный вчетверо листок бумаги, развернул его.

– Это по твоей части, – сказал он Пострепалову.

– Неужели записка? – спросил тот.

– Да, «прошу в смерти моей никого не винить»…

Федор Никанорович передал листок Пострепалову.

– Текст машинописный, – сказал он с каким‑то облегчением. И подпись на машинке.

– А вскрывать мы его сейчас не будем, – неожиданно сказал Федор Никанорович. – Вечером… – и, обращаясь к одному Пострепалову: – Не могу…

Все вышли из лаборатории и стояли молча, глядя, как Пострепалов опечатывает дверь. Так же молча спустились вниз по лестнице. «Только не трупы… Только бы не трупы» – мысленно повторил Юрий Васильевич свою ежедневную мысль и понял, что сегодня он перешагнул какой‑то рубеж.

На улице Федор Никанорович повернул налево, к Адуну, Юрии Васильевич поплелся за ним следом. Уже занималось утро следующего дня.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Федор Никанорович и Юрий Васильевич пересекли площадь имени Волочаевских дней и уже подходили к лестнице, спускающейся к Адуну, как вдруг показалась странная процессия. Это был взвод моряков‑пограничников во главе с офицером, плотно окруживших скрюченного, тяжело ступающего человека, в котором Юрий Васильевич сразу же узнал мастера Гамюшкина. Один из моряков тянул на тросе складную алюминиевую лодку. Когда процессия поравнялась с ними, Федор Никанорович спросил:

– Что, с охоты, Прокофий Иванович?

– Не с охоты, а на охоту. Ружья сзади несут, – ответил Ганюшкин.

То, что произошло затем, оказалось совсем уж неожиданным. Офицер сделал быстрое движение рукой, будто пытался схватить кого‑то невидимого за шею, и два моряка тут же оказались за спиной Юрия Васильевича и Федора Никаноровича.

– Позвольте, – сказал судебный эксперт, – тут какая‑то ошибка.

– А‑атставнть разговорчики, – приказал ему офицер и, обращаясь к сутуловатому старшине, коротко бросил: – Ашмарин, обыскать!

Юрий Васильевич почувствовал, как чьи‑то, даже через одежду шершавые ладони скользнули по его бокам, ногам, крепко постукали по груди. Потом та же операция была проведена с улыбающимся Федором Никаноровичем.

– Вы ошиблись, товарищ лейтенант, – сказал Федор Никанорович, но тут старшина извлек из заднего кармана eгo брюк небольшой черный пистолет и протянул его лейтенанту.

– Ага! – сказал лейтенант, – отставить улыбочки!

От подъезда старинного кирпичного здания отошла грузовая машина защитного цвета и, развернувшись, остановилась перед лейтенантом. В кузове машины стоял фанерный ящик, в каких обычно развозят хлеб.

– А ну давай, ребята, поможем, – сказал лейтенант, и Юрий Васильевич вдруг почувствовал, что его заталкивают в узкую дверку головой вперед. За ним последовали Ганюшкин и Федор Никанорович. Три или четыре моряка уселись на лавочку против них, и машина тронулась.

– Слушай, Ганюшкин, – начал было Федор Никанорович, но знакомый уже старшина строго сказал:

– Разговорчики! – и шевельнул автоматом.

– Нет, это просто смешно, запихали в какой‑то ящик, – опять начал было Федор Никанорович, подпрыгнув на сиденье, так как машина пошла по булыжной мостовой.

– Ты что, слов не понимаешь, – вновь оборвал старшина. Какие сами, такие и сани. Мало я вас перевозил.