– В лодке есть рыба, – сказал лейтенант.

– Что молчишь? – спросил Ганюшкина майор.

– Май пудл лайт, он дык‑и‑зол, – выпалил Ганюшкин свою «английскую» фразу. И вдруг жалобно добавил совсем другим тоном: – Ну, вы ж меня знаете, Александр Степанович. Ведь питания не та. Я ж после обеда только и думаю, где бы пошамать по‑человечески.

– Ах, «питания» не та? – грозно спросил майор. – Товарищ дежурный, отведите его к оружейникам, пусть осмотрит. Ну, оружейники знают. И пока не закончит, не кормить. Я тут посижу с товарищами…

– Эксплуататоры! – громко ворчал Ганюшкин, ковыляя к двери за дежурным. – Мало я на вас поработал, мало?

– Понимаю, – сказал лейтенант. – Понимаю…– добавил он, хотя по его лицу было ясно, что он ничего не понимает,

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Юрий Васильевич потом не мог припомнить, как очутился дома. Проснулся он на своей койке, когда за дверью было уже темно. С пыхтеньем прошел мимо окон общежития громадный красный автобус иностранной марки. По коридору мимо, двери его комнаты быстро протопали детские ножки, и звонко: «А я хочу гулять!».

Да, но ведь завтра с утра будет лекция, и нужно подготовить целый ряд демонстрационных опытов!

Здание института в этот поздний час выглядело довольно мрачно. Только подъезд был ярко освещен да на четвертом этажа светились окна в комнатах мужского общежития. По своему не давнему студенческому опыту Юрий Васильевич знал, что там сидят только дежурные из числа самых завзятых зубрил, а все остальные разбрелись по городу в поисках нехитрых развлечений. Вместо старика‑вахтера у столика сидел одноногий инвалид и смолил гигантскую самокрутку. Ключа Юрию Васильевичу он не дал, сказав:

– А что, может быть, и ассистент, а не дам. Ступай к Аполлону Митрофановичу, – он сейчас на втором этаже, у Ганюшкина.

Юрий Васильевич не стал спорить и, быстро взбежав по лестнице на второй этаж, постучался в дверь с надписью «Мастер точной механики». За дверью послышался шум, звон стекла, потом знакомый голос спросил:

– Кого это черти носют?

– Аполлон Митрофанович. – громко заговорил Юрий Васильевич. – Мне ключ не дают, говорят, пусть Зайцев разрешит, а мне нужно готовить демонстрации к завтрашней лекции.

– Ну, чего тараторишь, ну чего? – прервал его Зайцев, и в комнате снова что‑то звякнуло. – Тебя спрашивают, кто ты есть? И больше ничего от тебя не требуется.

А кто‑то, кажется, Ганюшкин, добавил: «Можно открывать, Митрофаныч».

Дверь приоткрылась, и в коридор выглянул Зайцев. Редкие космы его прилипли к потному лбу, он что‑то жевал, и губы его лоснились.

– Де‑ке‑ке‑ке! – воскликнул он, узнав Юрия Васильевича. – Вот не ждали, не гадали! Гость‑то какой дорогой, батюшка мой! А у нас тут посиделки, воскресные посиделки, ког… пок… – Аполлон Митрофанович помолчал, весь изготовясь к какому‑то важному слову, и вдруг выпалил: – «Коллоквиум»! – и быстро втащил Юрия Васильевича в комнату, в которой за большим дубовым столом сидели уже знакомые ему лица. Как только Юрий Васильевич вошел в комнату, стол немедленно стал покрываться тарелками со снедью и какими‑то бутылочками с синей жидкостью, в которой Дейнека с содроганием опознал денатурат.

– Вот напугал, – сказал Юрию Васильевичу Ганюшкин, разливая синюю жидкость по стаканам. – А мы‑то думали, директор.

– Аполлон Митрофанович, поймите, мне ведь нужно приготовить демонстрации к завтрашней лекции, мне работать…

– Ах, ему работать нужно? – закивал Аполлон Митрофанович.