– Правильно, правильно, и он как раз на нем сидел, – с удивлением сказал Сломоухов. – Ну, брат, ты здорово тайгу знаешь.

– А чего же не знать, чай, родился в ней, матушке, – Афанасий Петрович задумчиво улыбнулся и как‑то по‑особенному тепло сказал: – Дедушка, дедка.

– Кто? Какой дедушка? – не понял Сломоухов.

И вдруг Юрий Васильевич вспомнил: тогда, в тот памятный вечер, когда он вошел в комнату, где на столе лежал Афанасий Петрович, было нечто необыкновенное. Был звук, похожий не то на плач, не то на смех, в когда Федор Никанорович подошел к разбитому окну, снаружи тоже донесся этот же всхлипывающий звук.

– А чей же, как не мой, – помолчав, сказал Афанасий Петрович. – Мой дедка…

– Доказательство! – резко сказал Сломоухов. – Черт возьми, Афанасий, не могу тебя понять. То шуточки, то какая‑то раздражительная пассивность, и нате! Величайшая загадка науки – и вдруг его дедушка!

– Он правду сказал, – заметил Памфил Орестович. – Правду. И вы, Александр Денисович, тоже сообщили нам очень много интересного и важного, не так ли, Афанасий Петрович?

– Да, подтвердил Афанасий Петрович. – Конечно. Вот только врал вам Ганюшкин. Не так оно было…

– Что было не так? – поразился Сломоухов. – Все было так, именно так. Вы просто не слышали начала.

– А не так, – упрямо повторил Афанасий Петрович. – Про какую‑то бекешу там говорили. Не верно это. Сам Ганюшкин пришел к нам, в деревню нашу, Горбуновку, завлек его дедушка. Про бекешу Ганюшкин говорил для отводу. О себе говорил, змей подколодный. Ну, мы его на цепь посадили… Пока не убег. Дядю моего, Григория, убил и убег. А что своих он побил, так я кости сам видал. Правда это. И выбрось, Денисыч, глупые мысли из головы. Дедушку поймать! Да и за что? Он тебе вред какой сделал! Шишку кедровую опалит, да орешков пощелкает, тем и сыт, зверя не обидит, не то что человека, а ты его ловить… Да и я не дам, нет, не позволю…

Сломоухов наклонил голову и едва слышно спросил:

– А что ты сделаешь?

– А ничего, – оказал Афанасий Петрович и будто в шутку положил свою короткопалую руку на плечо Сломоухова. – Только не нужно!

– Ваш намек понял, уважаемый Афанасий Петрович, – сказал Сломоухов, освобождаясь от прикосновения могучей длани Афанасия Петровича. – Понял, но не согласен! Разве можно забыть, что мировая науке способна изменить свой ход, свое течение при соприкосновении с новым удивительным фактом?

– Пойдемте за мной. – Пасхин взял со стола пузырек и сказал Сломоухову: – Это будет для вас очень полезно.

Пасхин вышел первым из комнаты, за ним двинулись гости. Видимо, бутылочка с таинственной жидкостью вздрагивала при каждом шаге Пасхина, так как Юрий Васильевич чувствовал непрестанное головокружение, а посмотрев на Сломоухова, убедился, что тот испытывает нечто подобное.

Юрий Васильевич даже закрыл глаза, прислонившись к дверному косяку, когда Пасхин выливая содержимое в кухонную раковину. Сломоухов попытался ему помешать, нэ Пасхин встряхнул бутылочку, и Александр Денисович едва устоял на ногах.

Через минуту все было кончено.

Каково же было удивление Юрия Васильевича, когда, придя домой, он обнаружил в кармане пальто пузырек с обгоревшей наклейкой. Пузырек был опорожнен… на две трети, но того, что осталось, было достаточно для исследования. Юрий Васильевич вспомнил, что Пасхин, прощаясь, хитро подмигнул ему.

Юрий Васильевич внимательно рассмотрел пузырек. Снял наклейку, вынул пробку… Медленно наклонив пузырек, слал в граненый стакан содержимое – вода как вода, ничего особенного.