— На атолле Торнадо. Связь плохая. Не вижу кто.

— Ремина. Вы сопровождали нас вчера.

— А! Мисс! Я вас почти не вижу! Я поднимусь повыше!

Голограмма дернулась и погасла. Реми услышала, как хрустят под сапогами егеря ломкие кости полипов. Скворцов тяжело дышал и отплевывался. Потом вдруг грянул выстрел: такой громкий, что динамики терминала захрипели.

— Что с вами, господин Скворцов?

— Ничего… Ч-черт… Вот-вот! Теперь я вас вижу.

— Это вы стреляли?

— Что? Да, я. Жаброхват это был… Они наглые на высотах.

— Господин Скворцов, мне нужны услуги проводника…

— Что? Еще одна охота?

— Нет, это личная просьба. Я хочу, чтоб вы отвезли меня в атолл Алехандро.

— Зачем?

— А вот этот вопрос излишний.

— Я беру за такие прогулки дорого, мисс.

— Могу себе представить.

— Я подумаю, мисс.

— Подумайте. Но я бы хотела отправиться в путь как можно скорее.

— К вечеру я вернусь в Прозерпину.

— К вечеру?

— Через восемь-десять часов. И еще через пять-шесть часов буду готов выйти.

— Господин Скворцов!

— Да, мисс?

— Я бы хотела, чтобы о нашем походе никто не знал.

— Даже ваш отец?

— Тем более отец.

— Тогда я возьму с вас еще дороже. Уж извините, но такой шанс я упустить не могу.

— Ладно уж…

Скорее отсюда! Из серого гадюшника посреди хилой полиповой поросли, где никому нет дела до нее и ей нет ни до кого дела. Подальше от финансовых интересов, заместителей министров и навязываемой роли. Подальше от лицемеров, лжецов и предателей. В рифовый лес. С головою — в буйство красок и запахов! Туда, куда зовет ее рубиновое сердце. Туда, где она может быть полезной.

В атолл Алехандро!

Скворцов перезвонил ей «вечером». Назначил время и место.

Солнце едва доползло до зенита. Знойный день Сирены был в самом разгаре.

6

Срюкзаком и кофром Ремина потихоньку выбралась на задний двор. Выходить через парадное было нельзя. В эти минуты папа́ имел обыкновение появляться на балконе номера в пижаме и с чашечкой утреннего кофе в руке. Впрочем, утро здесь было весьма условным. Через каждые двенадцать земных часов в номерах плотно задраивали жалюзи и постояльцы ложились спать. Кондиционеры имитировали ночную прохладу, с шелестом листьев и стрекотом цикад. При желании можно было сымитировать шум прибоя, или посвист вьюги, или шорох дождя. Одна из стен легко превращалась в окно в другой мир, но папа́ предпочитал просто темноту. Реми помнила это с детства, с тех давних пор, когда тайком пробиралась в родительскую спальню, протискивалась между папой и мамой и мирно засыпала.

Она прошла через полуотворенные ворота и очутилась на улице. Стоял знойный оранжево-фиолетовый день. Солнце торчало почти в зените и не думало двигаться с места. Жужжал мириадами жаброкрыльев вездесущий летучий криль. Протарахтела автоматическая повозка на высоких колесах. Реми огляделась, бегом пересекла улицу. Шагнула на тротуар. Тусклая в солнечном свете причудливо изогнутая неоновая трубка зазывала промочить глотку в баре Энрике. Ремина жажды не испытывала, но именно в этом заведении Скворцов назначил ей встречу, поэтому она, не раздумывая, шагнула к двери.

И едва успела отшатнуться. Дверь распахнулась, из облака табачного дыма вывалился забулдыга в грязных лохмотьях. Потерял равновесие, живописно пропахал мостовую носом. Заорал благим матом, попытался встать, но через миг затих. Реми такое видела только по телевизору.