Изменить размер шрифта - +

Среди тысячи наших привычных поступков мы не найдем ни одного, который  бы
мы совершали непосредственно ради себя.  Посмотри:  вот  человек,  который
карабкается вверх по  обломкам  стены,  разъяренный  и  вне  себя,  будучи
мишенью  для  выстрелов  из  аркебуз;  а  вот  другой,  весь  в    рубцах,
изможденный, бледный от голода, решивший скорее подохнуть,  но  только  не
отворить городские ворота первому.  Считаешь ли ты,  что  они  здесь  ради
себя? Они здесь ради того,  кого  никогда  не  видели,  кто  нисколько  не
утруждает себя мыслями об их подвигах, утопая в это время в  праздности  и
наслаждениях.  А вот еще один: харкающий, с гноящимися глазами, неумытый и
нечесаный, он покидает далеко за полночь свой кабинет; думаешь ли ты,  что
он роется в книгах,  чтобы  стать  добродетельнее,  счастливей  и  мудрее?
Ничуть не бывало.  Он готов замучить себя  до  смерти,  лишь  бы  поведать
потомству, каким размером писал свои стихи Плавт... Кто бы не согласился с
превеликой охотой отдать свое здоровье, покой или самую жизнь в  обмен  на
известность и славу - самые бесполезные, ненужные  и  фальшивые  изо  всех
монет, находящихся у нас в обращении? Мы  пожили  достаточно  для  других;
проживем же для себя хотя бы остаток жизни.  Сосредоточим  на  себе  и  на
своем собственном благе все наши помыслы и намерения! Ведь не личное  дело
- отступать, не теряя  присутствия  духа;  всякое  отступление  достаточно
хлопотливо само по себе, чтобы прибавлять к этому  еще  и  другие  заботы.
Когда господь дает нам возможность  приготовиться  к  нашему  переселению,
используем ее  с  толком;  уложим  пожитки;  простимся  заблаговременно  с
окружающими; отделаемся от  стеснительных  уз,  которые  связывают  нас  с
внешним и отдаляют от  самих  себя...  Наступил  час,  когда  нам  следует
расстаться с обществом, так как нам больше нечего предложить ему. И кто не
может ссужать, тот не должен и брать взаймы.
     - Верно, - кивнул Роумэн. - Я вообще-то очень хорошо помню те строки,
которые  вы  подчеркнули  накануне    нашей    встречи,    десятого    или
одиннадцатого... О пытках.
     - Изобретение пыток - опасное изобретение,  -  сразу  же  откликнулся
Штирлиц, - и мне сдается, что это скорее испытание терпения, чем испытание
истины. Утаивает правду и тот, кто в состоянии их вынести, и тот, кто не в
состоянии сделать это.  Я  думаю,  что  это  изобретение  в  основе  своей
покоится на сознании нашей совести, ибо  виновному  кажется,  что  совесть
помогает пытке, понуждая его признать свою вину, невинному же она  придает
силы перенести пытку...
     - Память у вас с детства такая? - поинтересовался Роумэн.
     - Нет. Я все забывал, когда был мальчишкой.
     -  Видите...  А  я  все  помнил...  Зато  теперь  стал    забывать...
Закажите-ка еще чего выпить.
     - Вам - виски?
     - Естественно, не "виши", - ответил Роумэн, поднявшись.
Быстрый переход